Берсеркер: Маска Марса. Брат берсеркер. Планета смерти - Фред Сейберхэген

– Предложенный тобой план провалился, Карлсен все еще функционирует, – скрежещет голос машины, шипя и хрипя, будто опереточный злодей.

Что же я мог предложить этой жуткой машине?

– Я помню очень мало, – признаюсь я. – Мой мозг был поврежден.

– Если ты лжешь о том, что помнишь, то должен понять, что я не введен в заблуждение. Наказав тебя за провал твоего плана, я не приближу достижение своей цели. Я знаю, что ты не подчиняешься законам человеческого сообщества, что ты даже отказался использовать полное человеческое имя. Зная тебя, я верю, что ты поможешь мне в борьбе против разумных живых существ. Ты остаешься начальником над остальными заключенными. Позаботься о том, чтобы твои поврежденные ткани восстановили как можно лучше. Скоро мы нападем на жизнь новым способом.

Наступает пауза, но мне нечего сказать. Шипящий громкоговоритель со скрежетом смолкает, глаза-сканеры угасают. Не наблюдает ли он за мной по-прежнему, уже тайком? Но он сказал, что доверяет мне, этот кошмарный враг сказал, что верит в мою порочность, сделавшую меня его союзником.

Теперь я помню достаточно много и знаю: берсеркер говорит обо мне правду. Мое отчаяние так велико, что я полностью уверен в поражении Карлсена. Надежды нет нигде, потому что во мне угнездился ужас. Я предал все живое. До каких же низостей докатился я в своей бездонной порочности?

Я отворачиваюсь от безжизненных сканеров и уголком глаза улавливаю какое-то движение – его совершает мое отражение в полированном металле. Я оборачиваюсь к сверкающей плоской переборке и разглядываю себя.

Макушка и левый глаз забинтованы. Это я уже знаю. Под кожей вокруг правого глаза – расплывшийся давний кровоподтек, но ничего шокирующего или омерзительного в моем облике нет. Я вижу, что волосы у меня светло-каштановые, как и всклокоченная двухмесячная борода. Нос, рот и челюсть довольно заурядны. Ничего ужасного.

Ужас затаился во мне самом. Я добровольно служил берсеркеру.

Кожа вокруг повязки, как и под правым глазом, синевато-зеленовато-желтая – разлившийся под кожей и распадающийся теперь гемоглобин, результат хирургической операции на моей голове.

Я помню предупреждение доктора, но повязка на глазу – такое же искушение для пальцев, как больной зуб для языка, только стократ сильнее. Ужас сосредоточен в моем порочном левом глазу, и я, не в силах удержаться, ощупываю его. Моя правая рука энергичным движением срывает повязку.

Я моргаю, мир затуманивается. Я вижу двумя глазами – а затем умираю.

Т ковылял по коридору, объятый яростью, с ворчанием и стонами, сжимая в руке черную повязку. Дар речи вернулся к нему, и он сыпал грязными словами, пока не выдохся. Спотыкаясь, он спешил по коридору, негодуя на этих недоделанных умников, придумавших ловкое ухищрение, чтобы избавиться от него. То ли гипноз, то ли еще что. Значит, переименовать его вздумали, да?! Ну он им покажет Тадеуша!

Добравшись до двери, Т распахнул ее, от слабости ловя воздух ртом, и вошел в тюремную камеру. По ошарашенному лицу докторишки он сразу понял, что тот мигом уразумел: Т снова у руля.

– Где мой кнут?! – Т озирался, глаза его пылали. – Какой недоделанный умник спрятал его?

Женщины заверещали. Молокосос Холстед понял, что с Тадеушем не выгорело; издав вопль отчаяния, он ринулся в атаку, вихляя как безумный. Разумеется, роботы-телохранители Т были куда проворнее любого человека. Один из них парировал удар Холстеда металлическим кулаком. Здоровяк вскрикнул и сложился пополам, баюкая свою руку.

– Дайте мне кнут!

Робот тотчас же подошел к раковине, сунул руку за нее, извлек пластиковый шнур с узлами и принес хозяину.

Жизнерадостно хлопнув робота ладонью, Т ухмыльнулся при виде остальных пленников, стоявших в раболепных позах. Он протянул кнут между пальцами; левая рука отчего-то онемела. Т раздраженно пошевелил пальцами.

– Чего это с вами, мистер Холстед? Ручка болит, что ль? Может, пожмете мне руку, поздоровкаемся? Давай, вали-ка сюда!

Холстед так смешно скорчился на полу, что Т помедлил, разрешая себе вволю посмеяться.

– Слышь, народ, – отдышавшись, продолжил он. – Друзья мои милые. Машина говорит, что я покамест начальник, ясно? Те обрывки сведений о Карлсене, что я ей дал, свое дело сделали. Бум! Хо-хо-хо! Уж постарайтесь мне угодить, потому как машина поддерживает меня на все сто. Эй, док. – Левая рука Т непроизвольно затряслась, и он взмахнул ею в воздухе. – Хотел меня поменять, а? Провернул какой-то трюк, чтобы подловить меня?

Док держал свои драгоценные руки за спиной, словно надеялся защитить их.

– Я не сумел бы сформировать вам новый характер, даже если бы попытался – разве что решил бы дойти до конца и превратить вас в овощ. Это было мне по силам.

– А теперь жалеешь, что не сделал. Боялся того, что машина сделала бы с вами. Но что-то провернуть все ж таки пытался, а?

– Да, ради спасения вашей жизни. – Док выпрямился во весь рост. – Ваша травма повлекла острейший, почти непрерывный эпилептический припадок, а устранение гематомы из вашего мозга не принесло облегчения. Посему я разделил мозолистое тело.

– Это еще чего такое? – взмахнул кнутом Т.

– Видите ли… Правое полушарие мозга в основном управляет левой половиной тела. Левое же, доминирующее у большинства людей, управляет правой половиной и отвечает за большинство суждений, касающихся абстрактных понятий.

– Знаю. При ударе кровоизлияние случается напротив парализованной половины тела.

– Совершенно верно. – Док вскинул подбородок. – Т, я располовинил ваш мозг, отделил правое полушарие от левого. Проще объяснить не могу. Старинный, но эффективный метод лечения острой эпилепсии, в данных условиях это лучшее, что я мог для вас сделать. Я готов присягнуть в этом или пройти проверку на детекторе лжи…

– Заткнись! Я тебе покажу детектор лжи! – Т, трясясь, шагнул вперед. – И чего со мной будет?

– Как хирург, могу лишь сказать, что вас ждет много лет практически нормальной жизни.

– Нормальной?! – Сделав еще шаг, Т замахнулся кнутом. – А зачем ты завязал мне совершенно здоровый глаз и начал звать меня Тадеушем?

– Это была моя идея, – дрожащим голосом вставил старик. – Я подумал… в таком человеке, как вы, должен быть кто-то, какой-то компонент вроде Тада. Вот я и подумал, что под психологическим давлением, которому мы тут подвергаемся, Тад может выплыть наружу, если мы дадим ему шанс в правом полушарии. Моя идея. Если она причинила вам вред, спрашивайте с меня.

– И спрошу. – Но в этот момент любопытство пересилило в нем гнев. – Что за тип этот Тадеуш?

– Вы, – откликнулся доктор. – Никого другого в вашем черепе быть