Фантастика 2025-167 - Алекс Войтенко

class="p1">Тьма расступилась, словно разрезанная мечом света, и Северин узнал ту, на которую охотился годами. Она замерла на расстоянии двух шагов, ее голубые глаза наполняли боль, на белой рубашке чернели причудливые росчерки.

– Это ты!

Чернововк жадно разглядывал ее: такая же, как и в его детстве, стройная, прекрасная, аромат мяты и ландыша... Мавка подняла руку, предостерегая.

– Ты позвала меня… Я так долго искал! Наконец-то!

Ничто не могло превзойти ее аромат, он хотел купаться в нем, словно снова стал маленьким увлеченным мальчиком... Мавка протянула руки к нему.

– Я? Ты что-нибудь хочешь сказать? Что-нибудь обо мне?

Она кивнула и резко провела в воздухе ребром ладони.

– Опасность? Угрожает опасность?

Кивок. Грусть в удивительных голубых глазах.

– Какая? Откуда?

Она обвела рукой тьму вокруг. Темнота клубилась, глухая и непроглядная.

– В тенях? Среди ночи? Засада?

Мавка отрицательно качала головой на каждое предположение, и водопады золотистых волос качались в такт. Он почувствовал, как земля расползается под ногами.

– Тогда что? Я не пойму! Скажи хоть слово...

Но земля растаяла и Чернововк бултыхнулся в пропасть, сквозь темноту, глядевшую на него сотней незримых глаз, летел бог знает сколько, аромат мальчишки исчез, и он проснулся, подскочив на собственной кровати в каюте.

Ни разу Северин не видел мавку во сне. Что-нибудь изменилось? Как она смогла позвать его в Потусторонний мир? И о чем пыталась предупредить, когда за все годы смертельных опасностей до сих пор ни разу не приходила к нему? 

Глава девятая

В багряной пустоши он плыл стремительным, пустым, невесомым. Никаких горизонтов, никаких границ. Свобода, всеобъемлющая и бесконечная. Размеренные удары сердца похожи на удары звонниц, предупреждающих о враждебном нашествии, поодаль долетает крик испуганного люда, который спешно убегает, но поздно — ад настал, враг уже здесь, колокола бьют над мертвыми телами, пылают багряные в грязи неуязвимый, покрытый мехом и кровью, рычание с глотки встряхивает мир до самых скрижалей, небом расползаются трещины...

Слышишь меня?

– Да.

Так слушай внимательно, Филипп. Ты башен, всегда был башен... Я надеялся, ты все поймешь сам, но упорная решимость отрицать меня и что-либо перечеркивать мое существование не позволяла тебе взглянуть на вещи чистым взглядом.

— Что мне было увидеть?

Я родился с тобой, Филипп. Вырос вместе с тобой. Когда ты замирал в постели во время отцовских ссор, когда плакал на похоронах матери, когда ненавидел папу в застенках темного погреба, когда наслаждался жаром от пожара отвратительного дома, когда бежал в степь, когда скитался без родителей, когда получил бронзу. незримая сила. Ты мог и дальше жить, не догадываясь о моем существовании, но кровавая сделка давала мне голос. Я это ты, Филипп.

— Ты врешь... Зверь всегда лжет.

Всегда зовешь меня Зверем, а я только воплощаю другую сторону тебя самого. Сторона, которой ты избегаешь, Филипп, закрываешь глаза, отрицаешь, убегаешь, ведь это легче, чем признать правду. Довольно низменно сбрасывать все на меня, не считаешь?

— Не желаю слушать лживые речи.

Придется! Ты больше не спрячешься в раковине отказов. Слушай, Филипп! Я не постороннее существо, не поселившийся в твоей голове демон. Я часть тебя, и всегда ею был! Хочешь ты этого или нет...

– Не верю!

Упорно не желаешь соглашаться, ведь представил себя несчастным рыцарем в сияющих одеждах! Страдающий защитник слабых и отверженных. Ты так боишься разрушить свой образ... Сколько крови ты пролил за последние месяцы, рыцарь?

— Крови было бы гораздо меньше, если бы ты не вмешивался.

Таково твое оправдание? Я вмешивался, когда речь шла о твоей жизни. Наша жизнь! Я не позволю отнять его.

— А я не желаю приходить в себя в крови убитых.

Ты не дождешься сострадания от меня. Кровь – твой сознательный выбор. Ты знал, на какую тропу ступил в ночь серебряной скобы! Так неси это проклятие достойно. И признай наконец свою природу. Нашу природу!

– Я не приму тебя.

Что ж, я был о тебе лучшего мнения, Филипп... Зря ты прочитал столько книг, потому что мудрости от них не набрался. Ты не понял, что я не враг. Наше слияние – только вопрос времени. Слышишь кровь в этой клепсидре?

– Я выстрелю себе в висок.

Ошибаешься. Не позволю.

– Как ты меня остановишь?

Ты позвал меня. Просил о помощи. Принял. И теперь я имею власть больше, чем когда-либо. Позвольте, Филипп: теперь я остановлю тебя, когда пожелаю. И увлеку тебя, когда пожелаю.

В дверь постучали. Рабочих он свел утром, так это или сердюки, или...

Это тот подонок.

— Это я, Варган, — послышался голос Олексы Воропая.

Филипп снял замок и открыл. Характерники пожали руки.

– Странно видеть тебя без косы, – дыхание Алексеи перехватило от тяжелого воздуха.

— Третьи сутки лежат. Начали пахнуть, – объяснил Филипп. – Но ты должен их увидеть. Я не желаю, чтобы у Ордена были основания подозревать меня.

Воропай несколько секунд привыкал к смраду, а затем двинулся между тел, покрытых тканью, пропитанной кровью.

Когда Филипп очнулся в остатках волчьего меха, выбеленный зал превратился в место бойни. Остаток дня он убирал: складывал мертвых рядами, запихивал выпотрошенные внутренности в тела, сбрасывал их оружие на груду, шарил карманами, оттирал кровь с пола и стен, нарезал оставленную строителями плотную ткань и покрывал ею покойников. Делал все без эмоций, а когда кончил — вернулся голос Зверя. Боны ссорились, забыв о голоде, сне и времени.

Олефир зажег несколько подсвечников, принесенных от амвона. Накрытые тела в мерцании церковных свечей походили на панихиду по жертвам чумы.

– Бил по артериям на ногах?

Олекса подходил к каждому, отбрасывал ткань и внимательно рассматривал покойника.

– Преимущественно. Это быстро и эффективно, – ответил Филипп.

И никаких подозрений.

– Я тоже не люблю перегрызать глотки, – согласился Олекса.

Врет. Видишь, как облизывает губы при взгляде на кровь? Зверь живет в каждом.

— Распоренные животы, откушенные пальцы, обезображенные лица, — продолжал Воропай. — Знаешь, как у нас в горах отвечают на вопрос «какой зверь в лесу самый страшный»?

– Человек.

Так говорили не только в Карпатах, но и в таврических полях.

— Итак, двенадцать нападающих, — Олекса закончил осмотр. — И трое монахов, так понимаю, здешних.

— Сначала они заперлись в каморке, а потом стали стрелять мне в спину, за что погибли.

На самом деле они просто закрылись в чулане, Филиппе.

- Пятнадцать против одного. Куча оружия, еще