Собиратель воды - Игорь Зыгин

— Мы пришлём гонца через два дня, — сказала она Мансуру. — С нашим ответом. До того времени просим уважать нашу территорию за соляной грядой, как мы будем уважать вашу.

Мансур кивнул, бросив раздражённый взгляд на Тарима. Формальное прощание прошло быстро и холодно — момент хрупкого сближения был разрушен неосторожными словами.

Когда они отошли на достаточное расстояние от места встречи, и фигуры Детей свободы растворились в сумерках, Аш-Шариф наконец высказал то, что кипело внутри него:

— Заносчивые городские выскочки, — процедил он сквозь зубы. — Считают себя выше всех только потому, что читали пару книг. Отвергают богов, но сами ходят по храмовой карте. — Он сплюнул в песок. — Я не доверяю им. Ни на каплю воды.

Самира ничего не ответила, что было необычно — обычно она либо соглашалась с Аш-Шарифом, либо спорила с ним, но никогда не оставляла его слова без реакции.

— Самира? — позвал Назир, заметив её задумчивость.

— Что-то здесь не так, — наконец произнесла она. — Они слишком… правильные. Слишком организованные для людей, так недавно покинувших город. Словно они знали заранее, куда идут и что найдут.

— Скорее всего, знали, — пожал плечами Аш-Шариф — в книгах написало достаточно чтобы не умереть в первую неделю, я уверен. Да, водяной?

Он посмотрел на Назира и улыбнулся. Назир улыбнулся в ответ.

— Дело не только в этом, — покачала головой Самира. — Ты не заметил, как они смотрели на Назира? Особенно Мансур. Словно… — она замялась, подбирая слова, — словно он ожидал его увидеть. Или кого-то похожего.

Назир почувствовал холодок по спине. Теперь, когда Самира сказала это, он понял, что ощущал то же самое. Странный, изучающий взгляд Мансура, его интерес к "искателю воды", его вопросы о компасе.

— Что будем делать? — спросил Аш-Шариф. — Я голосую за то, чтобы уйти. Пустыня велика, найдём другой источник.

— А я считаю, что нужно остаться, — возразил Назир. — Источник большой. С правильными технологиями можно расширить его, улучшить систему сбора и распределения. Две общины могли бы вместе…

— Две общины? — перебил его Аш-Шариф. — Ты слышал их? "Каждый сам себе бог". Они разрушили храм, убили жрецов. Что они сделают с нами, если мы встанем на их пути?

— Достаточно, — оборвала их Самира. — Решение будет принято не сейчас и не вами двоими. Совет обсудит всё. А сейчас нужно вернуться в лагерь и рассказать о встрече.

Они шли молча некоторое время, только звук их шагов по песку нарушал тишину пустыни. Внезапно Аш-Шариф замедлил ход и поравнялся с Назиром, пока Самира шла немного впереди.

— Не ведись на его речи, — тихо сказал он, глядя прямо перед собой. — Ему нравится твой компас, он ему нужен. Ни одна карта не покажет ему то, что покажет эта игрушка. Он пытается тебя развести. Они ведут себя как хозяева мира, но всё что у них есть — старая карта с парой источников и всё.

Назир бросил на него удивлённый взгляд — не ожидал услышать подобное предостережение от человека, который ещё недавно с трудом его терпел.

— С каких пор ты так заботишься о моём благополучии? — спросил он.

Аш-Шариф фыркнул.

— Я забочусь о племени. А твой компас сейчас принадлежит племени. Этот Мансур хочет получить не тебя, а его. Но ему нужны твои руки, чтобы с ним работать.

Назир задумался. Возможно, Аш-Шариф был прав. Интерес Мансура к компасу казался слишком настойчивым, слишком целенаправленным.

— Я подумаю об этом, — наконец сказал он.

Остаток пути они преодолели в тишине. Но Назир чувствовал, что что-то изменилось в атмосфере их маленькой группы. Словно тонкая трещина пробежала между ними — невидимая, но ощутимая. Самира шла впереди — прямая, как копьё, её шаги были твёрды. Аш-Шариф держался чуть позади, его лицо скрывали тени. А Назир шёл между ними, чувствуя себя мостом между двумя мирами, который вот-вот треснет под тяжестью выбора.

Вернувшись в лагерь, Самира немедленно созвала совет старейшин, чтобы пересказать результаты встречи. Назир решил оставить их наедине — им нужно было свободно обсудить увиденное и услышанное, без его присутствия.

Он отошёл к краю лагеря и сел на небольшую соляную глыбу, глядя на звёзды. Компас на его поясе казался теперь тяжелее обычного.

Назир снял его с пояса и положил на ладонь. Крошечный кристалл внутри тускло мерцал в лунном свете, словно крохотная звезда, упавшая в его руки.

Он смотрел на звёзды, но видел небо не над собой — а в глазах Мансура. Бездна. Холод. Прямые линии, вытянутые как трещины на стекле. Расчёт, собранный в человеке, как карта, выжженная на коже.

Он узнал это.

В каждом слове Мансура. В каждом движении. В его безупречной логике, в его голосе, где не было ни капли сомнения, ни капли боли. Он говорил как отец. Назир узнал себя — прежнего. Того, кем он был до песка, до грязной воды, до детских ладоней, молящихся рассвету.

В голове всплыли воспоминания — руки, стёртые до крови, когда чистил загоны для верблюдов. Спина, ноющая от боли, когда таскал тяжёлые вёдра с нечистотами. Пальцы, цепляющиеся за скалу над пропастью, готовые сорваться в любой момент. Сухость во рту, когда глотаешь последнюю каплю затхлой воды, чтобы протянуть ещё один день. Отчаяние, когда смотришь на компас, и молишь Аль-Мазина о спасении.

Мансур никогда не делал этого. Его руки были слишком чисты, его речь слишком гладка, его одежда слишком аккуратна. Он был тем, кто отдаёт приказы, не зная цены их исполнения.

И это было… отвратительно.

Назир вдруг ощутил, как компас на ладони стал ледяным. Словно чья-то рука дотянулась к нему сквозь ночь. Он накрыл его пальцами, как прикрывают рану.

Глава 8. Пустой источник

Вода — долг, который никто не может простить.

Вода — обещание, которое никто не может нарушить.

Вода — правда, которую никто не может скрыть.

Пословицы Детей пустыни

Тусклый рассвет застал лагерь в странном оцепенении. Серый, бесцветный свет просачивался сквозь низкие облака, не давая теней. Всё казалось плоским, размытым, нереальным. Соль хрустела под ногами — не звонко, как обычно, а приглушённо, словно пустыня утратила голос.

Назир вышел из своего шатра, сжимая и разжимая пальцы. Голова была тяжёлой, мысли — вязкими. Тело отказывалось подчиняться с обычной готовностью. Он огляделся.

Лагерь был непривычно тихим. Люди двигались медленно, экономно, будто сберегая каждое движение. Женщина чинила порванный ремень, её пальцы двигались автоматически, глаза смотрели в никуда. Старик сидел над пустой чашей, водя по её краю пальцем, словно надеясь