Vita Damnata - Л. Гаатвин

— Фрау, мы прибыли.

Я дождалась, когда извозчик откроет передо мной дверь и подставит ступеньку, чтобы я смогла спуститься на белый снег.

На встречу из гостевого дома выбежала мадам в заляпанном желтыми пятнами фартуке, а за ней неспешно шел немолодой двухметровый толстяк с бычьей шеей и красными от мороза оттопыренными ушами.

Я накинула поглубже капюшон шерстяного плаща, подбитого мехом и указала толстяку на дорожные сундуки, закрепленные, позади кареты, кожаными ремнями.

Извозчик попрощался со мной и стал распрягать разгоряченных лошадей с розовыми раздутыми ноздрями. Мадам взяла меня под локоть и защебетала на французском приветствие, представилась именем Клеманс, быстро рассказала про распорядок жизни в гостевом доме и поинтересовалась на сколько дней я хочу забронировать комнату. Я ответила, что буду жить здесь неделю, Клеманс закивала и назвала полную стоимость моего постоя.

Мадам не знала меня в лицо, все дела до своей физической смерти с владелицей гостевого дома в Альпах, в который я отправила больного чахоткой Ивана, я вела через переписку, а после казни я сменила имя и обзавелась большими деньгами, раньше принадлежавшими семье Якуба.

Меня не терзала совесть за воровство, ведь Якуб получил по заслугам — оговорив меня, он подписал, сам того не зная, себе и своей семье смертный приговор, который привел в исполнение пробудившийся "зверь" внутри меня в ночь моей казни.

Якуб тянул за монашескую шерстяную рясу, впивался пальцами в колючую ткань, когда я пила его кровь, сжимая его плечи до хруста костей. Его жена и маленькие дети тихо спали в своей части дома, когда я, пьяная от эйфории кровавого пиршества, вошла в их комнату. Малюток я просто удушила, словно маленьких птенчиков, с женой же пришлось повозиться. Она проснулась. То ли ее материнское сердце почуяло неладное, то ли крики утренних фонарщиков ее разбудили, но женщина открыла глаза, изошлась воплем, увидев меня, склонившуюся над крохотной кроваткой самого младшего из сыновей Якуба. “Зверь” внутри меня действовал молниеносно: прижал несчастную к стенке, её ночное платье спустилось с плеч. Полуголая, она отчаянно отпихивала мои, сомкнувшиеся на ее горле, руки и стремилась не убежать, нет, а проверить своих детей. Я сломала её трахею, она хрипела, но продолжала биться. Я занесла кулак над её головой и обрушила на нее всю свою “звериную” силу. Женщина дёрнулась, пытаясь схватиться за голову, я вонзила зубы в её оголенную грудь и прогрызла плоть до самой грудины и ребер. Покончив с семьей Якуба, я почувствовала усталость. Мои ноги и руки будто налило свинцом. Обессиленная, я рухнула на ещё теплую кровать женщины и накрылась с головой толстым шерстяным одеялом. Так я впервые впала в анабиоз первого рассвета своей бессмертной жизни.

Клеманс щебетала о том, как здорово в деревне зимой: днем можно сходить в лес на променад по протоптанным тропам — “Это безопасно, волков в этих местах нет, всех изловили”, если я захочу, то могу взять лыжи — “Поговаривают, богатые французы полюбили соревноваться в скорости передвижения, да и в газетах пишут, что прогулки с использованием лыжни полезны для здоровья”. Я отрезала, что очень устала с дороги и скорее всего весь день буду крепко спать. Мадам понимающе закивала и попыталась разглядеть мое лицо, скрытое тканью, я лишь сильнее сжимала края капюшона и вовремя поддакивала говорливой женщине.

Толстяк, муж Клеманс по имени Жером, грузно переминался с ноги на ногу, плетясь за нами и молчал.

Гостевой дом представлял из себя пастушескую хижину, сложенную из камня и массивного бруса, побеленного известняком. Двухскатная пологая крыша с большими свесами и далеко выступающим козырьком укрывала балконы комнат постояльцев на втором этаже и поддерживающие их массивные деревянные балки.

Ночь вступила в свои права. Холодный ветер гор колол, словно иголками, мою новую, молодую кожу на руках, хлестал мелкими снежинками щеки. Полная Луна освещала нам узкую тропинку к предбаннику дома.

Мадам открыла передо мной дверь гостиной с большим камином посередине и упорхнула на кухню, приказав Жерому проводить меня до моей комнаты. Амбал кивнул и, закинув мой дорожный сундук себе на плечо, прошел вперед по скрипящей лестнице. Мужчина остановился у первой двери у лестницы и попросил по — французски дернуть толстую круглую ручку на себя, тихо ругнувшись на мадам за то, что та не оставила дверь пустующей комнаты открытой.

Я указала здоровяку жестом куда поставить дорожный сундук, а сама быстро зашторила окна. Жером стоял в дверях, не шелохнувшись. Я достала из сумки деньги и протянула толстяку. Тот с трудом пересчитал бумажки и монеты, сам себе кивнул и кротко взглянул на меня. Я не снимала плаща, что явно нервировало мужчину. Ему хотелось рассмотреть постоялицу, но глубокий капюшон и меховая опушка скрывала большую часть моего лица. Амбал буркнул, что ужин будет подан через двадцать минут и закрыл за собой скрипучую дверь.

Я сняла верхнюю накидку и посмотрелась в маленькое серебряное зеркало над деревянным непрезентабельным комодом. Шрамы от ожогов исчезли, но кожа моего лица оставалась розоватой, будто я только что вышла из горячей бани. В свете дня, если бы меня могли увидеть смертные, я бы насторожила их своим внешним видом — брови и ресницы еще не отросли и, я была похожа на больную сифилисом куртизанку, белые локоны — чересчур короткие по тем временам, едва доставали плечей, и мне, с большим трудом, удавалось их собрать в хоть какое-то подобие прически. Я достала из сумочки сурьму, подвела глаза и брови, сдула с пуховки жемчужные белила и припудрила розовую кожу на щеках. Надела шерстяное платье с вырезом под горло, что полностью скрывало плечи и натянула шелковые перчатки, чтобы закрыть ладони. Мадам постучала в дверь и получив мой ответ заглянула в комнату.

— Мадмуазель, я накрыла для Вас стол внизу. — прощебетала хозяйка гостевого дома и отступила в коридор, дожидаясь, пока я сложу косметические принадлежности обратно в свою сумочку.

Я прошла мимо Клеманс и поинтересовалась:

— Я здесь одна или есть еще постояльцы, что выйдут на ужин?

— В нашем доме гостит еще один человек, мужчина. Кажется, он русский или поляк. — пожала костлявыми плечами мадам. — Но он болен и не спускается трапезничать.

Мое сердце забилось чаще. Иван еще был жив, он дождался меня.

— Этот русский, не заразен? — надменно спросила я.

— Нет, что Вы, мадемуазель. — затарахтела Клеманс.

— Не хотелось бы с ним встретиться. — я повела плечами, выказывая мадам свою притворную брезгливость.

— Не переживайте. Его комната в самом конце коридора, выходит окнами на восток, хоть и