Маршал северных направлений - Герман Иванович Романов

Маршал тяжело вздохнул — он прекрасно понимал всю сложность ситуации с резервами. Люди были, не хватало оружия и боеприпасов.

— Егеря должны быть готовы через две недели, срок вполне достаточный. Там не дети собраны или новобранцы — все умеют воевать как надобно с учетом местных реалий. Эти две дивизии будут переведены в разряд «легких», которые сейчас по всей стране формируются вместо бригад, при штате семь тысяч бойцов и командиров. Полки в пять рот, только с одними батальонными минометами, и без орудий. Артиллерии по штатам один полк — два дивизиона из полковых пушек, тех две батареи, и одной батареи из шести 120 мм минометов. Но вот у егерей исключительно горные системы, и много автоматического оружия. Вооружение для этих четырех дивизий скоро прибудет из Ленинграда, «бобиков» в день на семь батарей в городе делают, да и выпуск 120 мм и 107 мм минометов начат.

— В лесах и болотах тяжелое вооружение только стесняет, а так на шесть батальонов шестнадцать трехдюймовок и двенадцать полковых минометов вполне достаточно — посильнее бригады будут. А в отличие от «нормальной» дивизии тылы будут не громоздкие, и все, как понимаю, на конной тяге. Что ж — вполне удачный выход из ситуации.

Мерецков коротко записал и сделал пометки. Судя по всему переход в «прежнее состояние» дался ему легко, они ведь «сработались», словно и не случилось короткого убытия в Петрозаводск. К тому же ответственность будет на маршале, начальник штаба исполнитель его решений.

— Все другие дивизии Карельского фронта переводиться на этот штат не будут, только со временем нужно на основе 54-й дивизии сформировать 5-ю егерскую — там в полках сплошь местные уроженцы, добавить к ним сибиряков. Этих трех дивизий вполне достаточно на фронт — большие соединения в здешних лесах и болотах маневрировать не смогут, а на каждую финскую дивизию мы и так имеем две наших «нормальных». Неужели двумя армиями пару финских корпусов обратно к границе не вышибем⁈

Полковая пушка образца 1927 года называлась в войсках «бобиком», или ласково «полковушкой». Орудие устарело и в 1940 году было снято с производства, выпустили около 4300 штук, плюс около тысячи танковых вариантов, что ставились на Т-35, Т-28 и БТ-7А, бронепоездах, бронемотовагонах и бронекатерах… С началом войны выпуск возобновился не только на Кировском заводе, но и в Перми, тогда город назвался Молотов, за войну сделали 13,5 тысяч штук, причем в сорок первом почти четыре тысячи, из них две с половиной в осажденном Ленинграде…

Глава 29

— Отказавшись от штурма Петербурга, а потом от наступления на Свирь, Гитлер поставил под сомнение благополучный для него исход войны. А теперь мы стали заложниками, как его поражений, так и своих собственных неудач. Лучше отходить к старой границе — Черчилль о том меня не зря предупреждал в своем послании. Этот прохиндей что-то пронюхал, и очень важное, о чем я пока не догадываюсь. Но война у нас пошла совсем не так, как надеялись наши недалекие политики…

Карл Густав Маннергейм, фельдмаршал и главнокомандующий вооруженными силами Финляндии говорил сам с собой, причем на русском языке, который он знал в совершенстве всех нюансов, как любой юнкер, окончивший Николаевское кавалерийское училище, и куда больше отслуживший в русской армии, чем в финской. А может все дело в том, что языком местного народа он просто не владел, как все потомственные шведские аристократы, считая его речью той самой черни, что долгими веками служила как шведской короне, хотя прошлое столетие уже угождала русским царям. Но как солдаты они были выше всяких как похвал, а как народ терпелив и трудолюбив, и готов вынести многие тяготы ради достижения заветной цели. Дело в том, что идея «Великой Финляндии» пользовалась популярностью, особенно после поражения в «зимней войне» 1939–1940 года, когда маленькая страна целых три месяца сражалась один на один с великим восточным соседом. Великим без всяких кавычек — население только одного Петербурга, по которому он так любил гулять в юности, равнялась всей Финляндии, с ее городами и весями. И закончилась война так, как и было им предсказано согласно русской поговорке — сила солому ломит. Он ведь советовал уступить, отдать маленькую часть Карельского перешейка и взамен получить вдвое большую территорию в самой Карелии, прекрасно понимая, чем закончится лобовое столкновение двух стран, совершенно несопоставимых по своей мощи.

Сразу же после подписания мира, по которому Россия вернула территории, присоединенные к ней императором Петром Великим, финские политики бросились искать союзника для будущего реванша — поиски закончились сразу как начались. Кто бы сомневался, что им окажется Адольф Гитлер, фюрер «Третьего Рейха» — у этого плебея с челкой была отчетливая «мания величия», и нюх прожженного политика, а они все мошенники и прохиндеи, клейма ставить негде. И понятное дело, тот негласно дал согласие на присоединение к Финляндии по итогам войны всех карельских земель, но настоял, что Кольский полуостров войдет в состав Германии. И хотя желание фюрера пришлось многим политикам в Хельсинки не по «вкусу», они согласились на неформальный союз. Сам Маннергейм вывел линию разграничения между финскими и германскими войсками, что начали пребывать в большом количестве — по деревеньке Ухта, которую финны неоднократно пытались занять во время гражданской войны в России.

Но теперь, после обретения могущественного союзника, можно было решится перейти от войны оборонительной к наступательной, и попытаться завоевать Карелию. И хоть это было непросто, Маннергейм прекрасно помнил про население Ленинградской области и прилегающих к ней территорий, вдвое больших по населению, чем Суоми, а значит с удвоенным мобилизационным потенциалом, он решился вести активное наступление именно в Карелии. Там сосредоточили против четырех русских дивизий 7-й армии семь финских, с двумя егерскими и кавалерийской бригадой в подкрепление. Еще девять дивизий, считая с резервами, должны были наступать на Карельском перешейке против 23-й армии, в которой имелось восемь дивизий, включая две танковые — разведка дала исключительно точные сведения. На этом направлении предстояло действовать только до старой границы — штурмовать Петербург, который должен был отойти Германии, не имело смысла.К тому же там находились бетонные укрепления, а за ними могущественная русская артиллерия, что начиная с девятого сентября устраивала хорошие взбучки немцам, да такие, что фон Лееб отказался от штурма Петербурга. Это стало для Маннергейма первым тревожным звонком, а вторым