Бродник - Денис Старый

Производство железа таким способом, это по местным меркам просто неимоверно, до двухсот пятидесяти килограмм. Вот… дословно вспомнил слова экскурсовода. Хватит ли болотной руды, чтобы загрузить хотя бы две или три подобных печи? По первости, хватит. У Озерного много болот.

— Вот так это должно выглядеть, — посмотрев ещё раз на свой чертёж, я подал бересту гончару.

У нас теперь было немного писчего материала — пергамента, чтобы можно было писать, и даже чернила были, правда, что-то слишком вязкие, как будто бы уже устарели и застыли. На удивление, в поселении бродников подобное было, но листов пергамента только восемь нашли. И тратить такой драгоценный материал на то, чтобы рисовать чертежи, я не стал.

Чертилом, по сути, гвоздём, я максимально аккуратно рисовал то, как должна выглядеть печь. Начнём строить, может и поймем, как лучше быть. Без прогресса не стоит и думать об успехе. Уже готово водяное колесо, можно даже работать, растопив кострами ручей, что делил остров на две неровные части. Поставить меха на водный привод, а кожа тоже была мной для этого взята в Береговом… И вперед.

Штукофены дают еще и побочку — много чугуна. Ну а разве же я не найду ему применения? Очень даже!

— Завтра к обеду печь должна быть поставлена, и проверь, кабы ни одной дырки, чтобы выходил оттуда воздух по верху, — наставлял я гончара.

Сам же отправился организовывать яму и курган для заготовки угля. Эту технологию я высмотрел в американских вестернах. Хоть для чего-то эти американцы пригодились. Но пока что выкопаем яму, да аккуратно срежем дерн. Потом ивы будем рубить, резать на поленца. А уже завтра угольные борти сладим.

Прогресс начинается. Лёд тронулся, как говорил один литературный персонаж. Теперь важно на этой льдине не поскользнуться.

Глава 11

Севернее реки Воронеж, юго-западнее Рязани.

13 января 1238 года

— Вжиу! — Андрей отправил очередную стрелу в полёт.

Монгольский всадник, только набирающий скорость, ударяя своего коня в бока, был остановлен и вывалился из седла. Стрела попала в спину между лопаток. Это был последний воин из отряда ордынцев, одного из тех многих, что Субэдей послал выслеживать и добить выживших русичей, что пустили кровь захватчикам у Плешивой горы.

— Он живой? — выкрикнул сотник Андрей самый задаваемый за последние дни вопрос.

— Да, живой! Видать, черти и ангелы никак не договорятся, куда определить Коловрата: в ад или в рай, — выкрикнул в ответ Храбр Вышатович.

Его уже изрядно раздражали вопросы Андрея. Понятно, что сотник волнуется за самочувствие своего друга детства. Но когда на дню один и тот же вопрос звучит с полсотни раз, это становится уже слишком навязчивым даже для терпеливого старика Храбра.

— Ты бы лучше спросил о том, сколь мы в этот раз ратных людей, своих побратимов, потеряли, — бурчал старик, уже начиная оказывать первую помощь раненым.

Но не было чем. И чаще первая помощь была в виде молитвы.

Отряд, вынужденно бывший несколько медлительным из-за необходимости заботы о боярине Коловрате и многих других раненых, уже в третий раз отражал атаки монголов. Каждый раз эти стычки становились всё более кровавыми. Однако число рязанских ратников, ушедших с раненным боярином от Плешивой горы, пока что не уменьшилось. Было полсотни, столько же и осталось.

Там, у Плешивой горы, когда сотник Андрей и чуть менее полусотни воинов с не приходящим в сознание боярином, соединились еще с другим отрядом русичей, даже более многочисленным.

В какой-то момент Андрею даже показалось, что есть возможность вновь создать такое же превеликое войско, какое было у боярина Коловрата у Плешивой горы. Но… не вышло.

— Смотри, братка, — находясь часто рядом с одной из немногих телег, в той, где лежал раненый Евпатий Коловрат, приговаривал Андрей. — Почитай, что две с половиной сотни у нас ратных людей. Пробьёмся ещё на Москву, наберём себе охотников, и будем резать татарву, как и раньше. А нет — так в Ростов пойдём, там тоже хватает ратных людей.

Однако после первой же стычки со сотенным отрядом монголов энтузиазм Андрея резко поубавился. Русичи потеряли в том бою сто двенадцать человек.

Словно бы удача отвернулась от рязанских ратников. Такое соотношение в потерях раньше было просто невозможно. Всегда били монголов крепко, когда на каждого рязанского ратника приходилось двое убитых ордынцев. И как тут не поверить в то, что Коловрат был любим богами?

Люди устали. Приходилось часто заходить в леса, вырубать просеки, провожать взглядом очередные отряды монголов, сжимая кулаки и не имея никакой возможности вступить с ними в бой. Когда-то не получалось прятаться, приходилось принимать бой.

А потом — вновь отправляться в путь. Причём отряд вытесняли на юг, в то время как Андрей и его воины хотели прорваться хотя бы на запад или на восток. Да, хоть куда, но неизменно оставался только один путь — южный.

— Полсотни ратных людей. Столько же, как и уходили мы из боя на Плешивой горе. Не позволяет нам Господь Бог более укрепиться и стать силой, — сетовал Храбр Вышатович.

— Так пораненных у нас ещё полсотни. Даст Бог… — попробовал воодушевить и себя, и своих товарищей Андрей.

— То я говорю о том, что иные пораненные помрут, поскольку не осталось у меня уже ни трав, ни тряпиц, кабы повязать раны. Только что и молитва осталась, — продолжал выражать скепсис Храбр.

— Вон он, боярин Евпатий Коловрат, пред Богом не престаёт, за жизнь свою бьётся. Может, и остальные также будут, — сказал Андрей и поспешил уйти в сторону.

Всем этим разговором со стариком сотник Андрей не хотел пасть в ещё большее уныние. Напротив, он искал те слова, те доводы, которые позволили бы ему укрепиться в вере своей, что они смогут в конечном итоге куда-нибудь да прийти. Но чтобы не говорил сотник, его наставник, дядька Храбр, все опровергал.

— Андрей… — попытался воззвать Храбр.

— Да иди ты уже прочь, старик! Пошто ты мне, також иным ратным, говоришь, что всё плохо, что путей нету? Не будет у людей понимания, куда мы идём и что нас ждёт. Сгинем тут все и не дойдём никуда, — отчитывал Храбра сотник Андрей. — Вера нужна.

— Вот же я старею и телесами своими, и разумом своим. Добре, что выученики мои смышлёные. Прав ты, Андрей. Вера у людей должна быть хоть во что-то. К Москве, я