Бродник - Денис Старый

— Не кручинься! Ты добро скрываешь, что испытываешь слабость к этой половецкой девице. Грубишь ей, словно муж указываешь. А вот ей это даётся не так хорошо, — ошарашила меня Рябая.

Мне вот, например, казалось, что всё с точностью до наоборот. Может быть, только сейчас, когда так явно Танаич показала свою ревность, я и убедился, что не настолько уж и безразличен ей, и что она меня словно бы не замечает, таким образом избегая и боясь. Видимо, её страшит то же самое, что и меня. А еще и разница в социальном положении. Она все же, как та боярская дочь…

Но… Любава же дочь боярина, а я и не чувствую разницу в положении. Потому как спасенная мной девушка перестала это выпячивать? А у Танаис подчеркивая свою статусность — это защитная реакция? Как-то сложно. Это все влияние науки психологии из будущего.

— Ты мне лучше скажи, как с нашим делом? — переводил я тему разговора.

— Ты о половце том, на которого указывал? Он возлег со мной. Был быстр, как тот заяц. А потом пол ночи шептал, как любит эту кожаную девку, — сказала Рябая, и в её голосе послышались нотки то ли ревности, то ли зависти.

А эта формулировка — «кожаная девка» — вообще из ряда какого-то извращения.

— А ты что, и половецкий язык знаешь? — удивился я.

— А он недурно говорит по-русски. Но и да, я немного знаю и половецкое наречие, и не одно из них, — уже и похвалилась рыжая девица. — Я же лет пять в полонянках у половцев была. Токмо и смогла сбежать от них к семнадцати годам, — призналась Рябая.

И я не хотел знать о том, что происходило с этой девочкой, когда она находилась в половецком плену. Судя по всему, что-то очень страшное, что окончательно сломало жизнь девчонке. Ведь вот так вот общаясь с нею, понимаю, что она хоть и безразборчива в вопросе, с кем спать, но вполне адекватна, не дура. Возможно, даже и способна к обучению.

— Забудь, старший, что я тебе рассказывала о себе. То моя головная боль, моя судьба, — пробурчала Рыжая, и её глаза налились влагой.

Тут же девушка спрыгнула с саней и остановилась, давая возможность мне удалиться подальше от неё. У каждого своя боль. Ну, если верить народным истинам, то Господь нам даёт ровно столько испытаний, сколько мы можем вынести. Так себе, на самом деле, оправдание всем невзгодам. Но с точки зрения психологии — не лишено смысла.

Прибыли мы в поселение под утро. Пришлось заночевать в дороге. Между островом и поселением бродников было расстояние, которое можно вполне преодолеть вечеру, если выйти рано утром, при этом не сильно спешить. Но выходили мы под вечер, пройдя даже в ночи некоторое расстояние.

Потому, едва появилась возможность, оказались в Озерном, не стали отдыхать, а сразу начали включаться в работу. На острове вдруг стало намного больше людей. И теперь все те запасы брёвен, которые были подготовлены и из которых можно было построить три дома, в срочном порядке использовались по назначению. С другой стороны, у нас было теперь вдвое больше топоров. Наконец-таки мужиков стало чуть больше, чем баб, потому валка леса пошла стахановскими темпами.

Да, как только слегка был ослаблен контроль, сразу трое бывших жителей поселения бродников сбежали. Думал я отправить за ними в погоню кого-нибудь, но не стал этого делать.

Ведь также ещё раньше сбежали несколько человек, когда я ещё находился в Береговом. Что они могут рассказать? То, что я взял приступом поселение бродников? Так и без того, судя по всему, как мне это объяснял Лисьяр, мне придётся разговаривать с предводителем донских бродников.

Это пришлось бы делать даже в том случае, если бы не случился конфликт с соседями, и я не одолел бы Пласкиню. Но, как заверял меня Лисьяр, бродники уважают силу, и в том случае, если бывший предводитель поселения был убит на суде Божьем, в ходе поединка, это всё оправдывает.

И я автоматически становлюсь на его место. Суровые правила, основанные на культе Силы. Нужно лишь только пойти и договориться, показать себя. Я обязательно думал это сделать, но не спешил. В конце концов, если буду бегать по Дону туда-сюда, то я ничего и не успею сделать.

— Показывай кирпич, — потребовал я от Карпа.

Наш гончар показал мне изделие. Какой-то приплюснутый кирпич, размером с напольную плитку. Обожжённый, с неоднородным тестом, даже с примесью соломы.

— Огонь он хорошо держит? — спросил я, сомневаясь.

При этом продолжал крутить в руках… Как же это называется? А, плинфа! Да, именно так назывался средневековый кирпич, из которого делали первые христианские храмы на Руси.

— Повинен добро держать жар, — хвалил мне своё изделие гончар.

— Добро. Сегодня же начнём ладить штукофены! — провозгласил я так, словно бы объявлял военный поход.

— Что ладить? — спросил меня гончар.

Я не стал повторять это замудрённое немецкое слово. Нужно бы придумать своё, славянское. Тем более, что те печи для выплавки железа, которые я собираюсь экспериментировать, должны появиться ещё не скоро и в Германии с Чехией.

Насчёт металлургии — я полный профан. Так считал ранее. Но… на Урале в музее видел те доменные печи, которые ставили некогда знаменитые промышленники Демидовы. Был я и в Индии, где видел способы выплавки металла, похожие на то, что и я здесь собираюсь внедрять. Не говоря уже о том, что в Афганистане практически в каждом кишлаке были свои печи для выплавки металла. Там и в восьмидесятые годы XX века больше было кустарного железа, чем заводского, если не считать того, что привозился Советским Союзом.

На самом деле удивительно, сколько в голове человека из XX, ну или из XXI века, находится информации, которую в экстремальных условиях, если долго и натужно вспоминать, получается воспроизвести. Ведь там, в будущем, смотришь огромное количество роликов в соцсетях о том, как что-то производится. Много фильмов, в которых показываются какие-то вещи, которым и не предаешь внимания. Но сейчас самое незначительное может являться даже не откровением, а восприниматься как подарок богов.

И штукофены — это ведь далеко не самая прогрессивная технология, которую можно было бы внедрить. Есть еще и эволюция их в блауфены.