Варяг III - Иван Ладыгин

Эйвинд же какое-то время стоял как вкопанный, прислонившись к косяку двери. Он смотрел на общую радость, на смеющихся людей, на нас с Астрид, но видел, должно быть, совсем иную картину — зарево горящего города, который я приказал ему сжечь…

Собравшись с духом, он медленно пробился через толпу к нашему столу. Его объятие было стремительным и сокрушительно сильным, как атака разъяренного медведя. Он привлек меня к себе так, что хрустнули ребра, и прохрипел прямо в ухо:

— Старики, брат… Они остались там… Несмотря на все мои уговоры. Пока мы поджигали их дома, выводили женщин и детей, они выстроились на холме. С секирами и луками. Они возжелали дать последний бой Торгниру. И… их уже, наверное, нет в живых. Я это знаю. Я чувствую это здесь. — Он с силой ткнул себя кулаком в грудь, затем отступил на шаг, и на его лице появилась вымученная улыбка. В его глазах стояли слезы, которые он не позволял себе пролить. — Но мы не опоздали на твой пир! Значит, всё не зря… Их жертва не напрасна. Мы успели. Мы привели с собой кучу людей! Они сейчас во дворе, едят твой хлеб и пьют твой мед!

Следом подошел Берр. Деловитая ухмылка не сходила с его лица.

— Гранборг обращен в пепел. Многие семьи вывезены, как ты и приказывал. Задание выполнено. И, должен заметить, — он одобрительно кивнул, оглядывая скромные, но обильные столы, — вы не разорили казну полностью… После победы, — он сделал паузу, подчеркивая слово «после», — сыграем еще один пир. Для всех союзников. С быками на вертеле и бочками эля с Зеленых островов.

Его прагматизм и спокойная уверенность в нашей будущей победе были лучшей поддержкой, чем любые пафосные клятвы.

Народ, подкрепленный едой и хмельным медом, веселился от души. Музыка гремела все громче, кто-то пустился в пляс. Песни сменяли одна другую — то лирические, то залихватские, то героические.

Я видел, как Эйвинд, отпив из своего рога большую порцию медовухи, с яростью влился в общую пляску. Он кружился, его лицо было искажено какой-то исступленной гримасой. Но в какой-то момент он замер, уставившись в свой питьевой рог. Там, казалось, он видел жертвенный костер, в котором сгорел Гранборг. Затем друг с яростью встряхнул головой, словно отгоняя наваждение, и с удвоенной, исступленной энергией продолжил плясать, пытаясь в движении, в хмеле, в этом веселье сжечь, растоптать, выжечь каленым железом эту страшную память.

«Так и надо!» — подумалось мне…

В это же время общий гул из двора перерос в оглушительный рев. Я выглянул в распахнутую дверь. Там началась традиционная «стенка на стенку» — кулачная потеха. Буянцы, разгоряченные медом и необходимостью выплеснуть хмельную агрессию, сошлись в веселой, доброй схватке. Смех, улюлюканье, шлепки ударов по спинам, дружеские подзатыльники и падения в грязь — все это была великолепная, здоровая разрядка, способ сбросить накопившееся напряжение.

Я видел, как молодой Хергильс, тот самый, что обвинял меня в трусости на тинге, получил смачный удар в морду. Он отлетел, отряхнулся, засмеялся и снова ринулся в бой.

После того как кулачная потеха пошла на спад, народ обернулся ко мне и начал скандировать:

— Песни! Песни конунга! Дай нам новую сагу, Рюрик! Спой, скальд! Спой о нас!

Ко мне подбежал мальчишка-слуга с моей лирой. Я взял ее в руки. Инструмент, сработанный местным мастером по моим чертежам, был уже настроен мною заранее, тайком от всех. Я провел пальцами по струнам, заставляя их тихо, пронзительно вздохнуть.

Потом я поднял взгляд и встретился глазами с Астрид — она смотрела на меня с обожанием и верой; с Эйвиндом — в его взгляде была боль и надежда; с Торгримом и Асгейром — они кивали мне, подбадривая; обвел взглядом всю залу, где замерли в напряженном ожидании сотни лиц.

Для этого случая у меня была приготовлена особая песня. Все было спланировано заранее. Нужно было сплотить людей, дать им надежду, осознание цели, ощущение того, что мы — единый народ, у которого есть не только прошлое, но и будущее.

Я ударил по струнам, и по зале поплыли нежные печальные аккорды, резко контрастируя с недавней грубой пляской и кулачной дракой.

Старик окрашен в кровь и пламя,

И посох рвется стать копьем…

Но даже здесь, сквозь дым и знамя,

Есть время жить и думать о былом…

Есть время в песнях отражаться!

Есть время чары поднимать

За тех, кто с нами… Те, кто снятся,

В Вальхалле будут нас встречать!

Я усилил нажим, музыка зазвучала гордо и мощно, как удар сердца медведя…

Под плач прекраснейших валькирий,

Под смех богов и златый блеск

Мы с вами станем неделимым!

Одним народом, сетью пьес…

Мы будем с доблестью сражаться,

Рожать детей и сеять рожь!

Мы будем плакать и влюбляться!

Мы станем сагой этих рощ!

Я перевел взгляд на Астрид, вкладывая в слова всю свою любовь и благодарность.

Я отдал сердце этой деве!

Я отдал душу сей земле!

За Вас теперь я век в ответе!

Не посрамлю с мечом в руке!

Мы победим любую бурю!

Мы усмирим любых врагов!

Я был рабом и жил вслепую…

Теперь же я — сын берегов…

Голос мой окреп, налился силой, заполнив собой каждую щель в стенах, каждую душу в зале.

Теперь я — сын буянских фьордов!

Во мне сплелись огонь и лед!

Я — ВИКИНГ, МУЖ И ОЧЕНЬ ГОРДЫЙ

ВОИТЕЛЬ, ценящий сей мёд!

Я снова перешел на тихую пронзительную ноту, завершая круг, возвращаясь к началу.

Есть время в песнях отражаться!

Давайте чары поднимать

За тех, кто с нами… Те, кто снятся,

В Вальхалле будут нас встречать!

И, вложив в этот крик всю свою силу, я выкрикнул:

— СКОЛ!!!

Песня оборвалась. На миг воцарилась абсолютная тишина. Казалось, даже огонь в камине перестал трещать. А потом зал взорвался.

Воины стучали кулаками и рукоятями ножей по столам, женщины вытирали слезы, старики кивали, и в их глазах я видел глубокое понимание и принятие. Мы были одним целым. Одной семьей. Одной сагой.

Я опустился на трон рядом с Астрид, чувствуя, как дрожат мои руки. Она взяла одну из них и прижала ее к своей щеке. Ее кожа пылала…

— Это было… невероятно, Рюрик. — сказала она. — Ты… ты вплел в эту песню всю нашу душу. И мою, и твою, и каждого, кто здесь сидит.

— Я лишь спел то, что чувствую, — ответил я, все еще находясь под властью нахлынувших эмоций. — И что,