Почему Я? Часть 2 - Владимир Германович Корешков

лишняя опека мне нахрен не упала, потому как я круче сваренных в крутую яиц. Плюс хотелось побыть одному, самому на месте «пощупать» все, оценить обстановку. Легенда и ксивы у меня тоже железобетонные.

Я Сталексий, в прошлом командир четвертой когорты одиннадцатого Лукренонского легиона под предводительством генерала Граудаса. Один из тех, кто чудом выжил при резне под Тахом, когда смертельно ранили самого генерала Граудаса и наголову расколошматили весь его одиннадцатый легион. После этой битвы, где, сражаясь за империю до последнего солдата своей когорты, получил тяжелейшее ранение, я был списан в запас подчистую. Сейчас занимаюсь бизнесом – закупаю и перепродаю фураж, провиант и амуницию для дальних гарнизонов империи. Конечно, звезд с неба не хватаю, но какую-никакую копейку с этого имею. Даже присматриваю себе имение с виноградниками. Осталось чуть-чуть подкопить – и мечта сбудется, я стану полноправным хозяином участка земли с каменным строением. Тогда и жениться можно.

Вот и сейчас следую в Сейнору, чтобы прикупить очередную партию провианта, а на поясе у меня премилейший кошелечек из лайковой кожи болтается с приличной пригоршней золотых монет. Так что «Бизнес ту бизнес – персон ту персон». Вспомнился чей-то рекламный слоган.

Я проверил азимут на своем браслете.

– Мальчики и девочки, слушаем сюда. Сейчас мы пройдем до ближайшего тракта, здесь недалеко, он должен быть за теми поваленными деревьями. Там Андрей остановит попутную телегу, усадит вас, девушки, и вы под его защитой доедете до города. Дальше как действовать, знаете? – все молча кивнули. – Ну, тогда вперед. Андрюша, ты первый, девушки за ним, я замыкающий. Нам туда, – Взмахом руки я показал направление, куда нам надо двигаться.

Шли молча. Каждый думал о своем. Девушки, спасая свои наряды, чтобы не замочить их в обильной росе, подобрали полы своих туник, подняв их до колен. Ступали осторожно, тщательно продумывали, куда сделать следующий шаг, вначале сканировали местность и только потом ставили ступню на выбранное место, но их голени все равно быстро намокли и блестели на солнце, как смазанные маслом.

Андрюха же, наоборот, шел впереди, широко шагая, подминая под себя всю траву, напоминая асфальтоукладчик.

– Скажи, Олег, – нарушила затянувшееся молчание Жанна, – а ты не знаешь, здесь никакой гадости не водится?

– В смысле?

– Ну, там, гады какие ползучие, змеи или еще чего подобное.

Теперь понятно, что так беспокоило наших девчонок, почему они шли по заливному лугу как по минному полю, дело, оказывается, не только в опасении намочить и испортить свои блистательные наряды, но еще и в элементарном страхе перед пресмыкающимися и земноводными. И хотя мои познания были ровно такие же, как у них, я понял, что они хотели, чтобы их просто кто-то успокоил. Я постарался припомнить все, что знал о местной флоре и фауне.

– Да нет, Жаннуль, здесь, на плато, ничего такого нет. Вот там, в горах, возле моря есть кое-какие тварюжки, коих стоит опасаться, но горы далеко. Так что ступай смело.

Шедшая чуть впереди Аня резко обернулась.

– Жаннуля? – посекла она меня своими карими очами как острыми осколками битого стекла. – Ну-ну, – зло фыркнула Аня, дернула плечиком, отвернулась и пошла побыстрее, прибавив шаг.

«Ага, подруга, реагируешь, – позлорадствовал я про себя. – Это здорово, это здорово, это очень-очень хорошо», – припомнился куплет одной винтажной песенки. Рано или поздно я заставлю тебя с собой общаться.

Наконец с божьей помощью, и никакой тварью не покусанные, мы добрались до двух поваленных деревьев, за которыми в паре метров шла хорошо утоптанная грунтовая дорога, ведущая в столицу. Пока что она была совершенно пуста. Никакого движения ни в одну, ни в другую сторону не наблюдалось.

Я не уходил, потому что хотел лично удостовериться в том, что девушки и Андрей сели на транспорт, и тогда со спокойным сердцем можно топать своей дорогой. Мы примостились за одним из деревьев, набрались терпения и принялись ждать попутку. Ждать пришлось недолго. Издалека показалось облачко пыли, раздался мерный цокот копыт и унылый скрип колес.

– Ну что, Олег, берем? – Андрюха азартно раздувал ноздри.

– Погоди, Андрюш, посмотрим, насколько она большая и насколько груженая, а затем уже решим.

Наконец нарисовалась сама довольно убогая на вид четырехколесная повозка с грубым деревянным настилом из неструганых, потрескавшихся от постоянного воздействия на них солнца и дождя досок и лавками, шедшими по бокам, прикрытыми возвышающимися кустарными перилами, сооруженными из тех же неструганых досок, кое-как защищающих пассажиров сего дилижанса от того, чтобы они по ходу движения случаем не вывалились от дикой тряски при езде по колдобинам, упав на дорогу прямо под колеса и рискуя тут же быть перееханными этим же гужевым транспортом. Повозка была запряжена двумя парнокопытными, сильно напоминающими наших земных лошадок. Эти были, правда, помассивней, и морды какие-то бегемотские, а так все как у всех – четыре ноги, два глаза, два уха и один толстый, но не длинный хвост. По темно-коричневым бокам, покрытым панбархатной короткой щеточкой шерсти, стекал пот, довольно едкий такой, распространяя на всю округу, крайне специфичное мускусное амбре.

В общем, несло от лошадок за версту, и несло неслабо. К этому аромату нужно привыкать.

Лошадки топали себе не спеша, как будто нехотя, покачивая при ходьбе из стороны в сторону не только лобастыми бегемотскими головами, но и всем своим крупным телом. Словно пританцовывали, поднимая цокающими копытами пыль с мостовой, и без какого-либо энтузиазма лениво волокли за собой тарантас. То ли от походки животных, то ли от того, что тарантас был какой-то недоделанный, лихорадило его безбожно, а еще создавалось впечатление, что он вот-вот развалится на досочки. Плюс этот тоскливый, выматывающий душу скрип несмазанных колес. В общем, вид у повозки был достаточно убогий, жалостливый.

Кроме возницы, умело управляющего сим печальным транспортом, в повозке больше никого не было. Груза тоже никакого, не считая двух матерчатых торб, нестиранных с тех пор, как их соткали, а ткали их, видимо, еще при юпинянском царе Горохе.

Возница явно был ровесником этих торб, если еще не старше. На тощую, кадыкастую, морщинистую шею была посажена голова, напоминающая печеное яблоко, только что вытащенное из духовки – темно-коричневое от загара лицо, щедро испещренное вдоль и поперек глубокими морщинами, седой пух волос на голове прикрыт цветной шапочкой, являющейся на вид чем-то средним между ермолкой и тюбетейкой, крючковатый нос, впалые щеки. Губ и подбородка не видно из-за клочковатой свалявшейся седой бороды с усами. Взгляд белесых глаз понурый – такой у человека появляется тогда, когда он смирился со своей участью и больше ничего хорошего от жизни уже не