Психомодератор. Книга 1. Разделение - Никита Андреевич Борисов

туалетную комнату почти интуитивно — минималистичное пространство: три стены, полностью покрытые зеркалами, создавали бесконечную галерею его отражений, а мягкое, рассеянное освещение не давало теней, словно в этой комнате законы физики работали избирательно. Декарт подошёл к раковине, её поверхность казалась прохладной дымкой под его горячими пальцами. Он включил воду — струя ударилась о маёя-покрытие с мелодичным звоном — и плеснул себе в лицо, чувствуя, как холодные капли скатываются за воротник, вызывая дрожь.

«Соберись, ты же не подросток», — мысленно приказал он себе.

Декарт поднял взгляд и встретился глазами со своим отражением в зеркале. И в этот момент произошло нечто, чему его рациональный ум отказывался верить — отражение словно отделилось от него, обрело самостоятельность. Та же персона, те же черты, но выражение... выражение было совсем другим. Губы искривились в холодной усмешке, глаза смотрели с презрительным превосходством, словно перед ними был не человек, а насекомое под микроскопом.

— Что ты делаешь? — спросило отражение голосом, который был пугающе знакомым — его собственным, но очищенным от всех эмоциональных обертонов, холодным и точным, как скальпель. — Забываешь всё, чему учил тебя Синаптик? "Эмоция — это эволюционный рудимент, от которого высший разум должен освободиться". Забываешь всё, чем ты был? Кем ты стал?

Декарт отступил на шаг, его сердце пропустило удар, желудок сжался в тугой комок. Это галлюцинация? Проявление стресса? Или что-то более фундаментальное? Что бы это ни было, оно выглядело абсолютно реальным.

— Я ничего не забываю, — ответил он своему отражению, стараясь, чтобы голос звучал твёрдо. — Я просто... расширяю горизонты своего опыта.

— Расширяешь? — отражение усмехнулось с таким холодным превосходством, что Декарт физически ощутил, как по спине пробежал холодок. — Или размываешь? Растворяешь чёткость в мутной воде сантиментов? "Когнитивная ясность требует эмоциональной стерильности", — разве не так говорил Синаптик? Ты всегда ценил ясность, точность, рациональный анализ. А теперь готов отбросить это ради... чего? — отражение сделало паузу, и его губы искривились в пародии на улыбку. — Ради приятного общения? Ради примитивной эмоциональной связи? Ради Авроры с её наивной верой в чувства? Это не ты, Декарт. Ты — интеллект, а не эмоция. Ты выше этого.

Декарт почувствовал, как внутри поднимается волна сопротивления — сначала тёплой рябью, потом всё сильнее, превращаясь в настоящий шторм.

— Почему я должен выбирать? — возразил он, его голос окреп, в нём появились те самые эмоциональные обертоны, которых так не хватало голосу отражения. — Почему не могу соединить рациональное и эмоциональное? Почему моя идентичность должна быть фрагментированной?

— "Нельзя служить двум господам", — процитировало отражение, его лицо стало жёстче, словно высеченное изо льда, глаза сузились до щёлочек. — Это не просто древняя мудрость, это закон когнитивной архитектуры. Нельзя быть одновременно рациональным и эмоциональным. Эмоция затуманивает разум, искажает восприятие. Одно всегда побеждает другое. И ты знаешь, что для тебя важнее. Ты знаешь, кто ты. "Выбери расщепление личности как путь к свободе", — так учил Синаптик. Суперпозиция — это иллюзия слабых.

Декарт почувствовал, как его сердце бьётся всё быстрее, словно пытается вырваться из грудной клетки. Удары отдавались в ушах, заглушая всё остальное.

В памяти вспыхнул образ Авроры — её смех, когда она рассказывала о своём последнем астрономическом открытии, свет в её глазах, когда она говорила о будущем, тепло её руки, когда она случайно коснулась его пальцев. Эти воспоминания не были туманными или искажёнными. Напротив, они обладали кристальной ясностью.

Он глубоко вдохнул, наполняя лёгкие до отказа, ощущая, как кислород проникает в каждую клетку, затем медленно выдохнул, центрируя внимание.

— Я знаю, кто я, — твердо сказал он отражению, встречая его взгляд без страха. — Я тот, кто выбирает свой путь сам. Не ты. Не концепции Синаптика о дуализме разума и эмоций. Я. Целостный, а не расщеплённый. "Истинная эволюция — это не отсечение частей себя, а интеграция их в гармоничное целое", — и это тоже Синаптик, из его ранних работ, до того как он сам стал жертвой собственной теории.

Отражение словно дрогнуло, его холодная маска на мгновение треснула, обнажив нечто уязвимое, почти человеческое.

— Ты пожалеешь об этом, — предупредило оно, но теперь в его голосе слышалась неуверенность, как будто эта фраза была последним аргументом в проигранном споре. — Когда эмоции подведут тебя, когда интуиция окажется ошибочной, когда ты потеряешь ту познавательную ясность, которая всегда была твоей силой…

— Тогда это будет мой опыт, мой выбор, мой урок, — решительно прервал его Декарт, чувствуя странное освобождение, словно с души падали цепи, которые он сам на себя наложил. — Но сейчас я выбираю быть открытым всему спектру человеческого опыта. Выбираю целостность. Выбираю... — он сделал паузу, позволяя себе произнести то, что ещё недавно казалось немыслимым, — её. Аврору.

При этих словах что-то изменилось — словно невидимая сила прошла сквозь комнату, как волна энергии. Отражение задрожало, его черты начали расплываться, теряя ту пугающую самостоятельность. Персона в зеркале постепенно снова становилось обычным отражением, повторяющим каждое движение Декарта. Последний проблеск сопротивления в глазах зеркального двойника погас, как гаснет свеча, и Декарт вновь увидел только себя — немного бледного, с влажными от воды волосами у висков, но с неожиданной решимостью во взгляде, которой прежде никогда не замечал.

Он сделал ещё один глубокий вдох, провёл рукой по персоне, смахивая последние капли воды, и выпрямился, встречаясь взглядом с самим собой — теперь уже настоящим. Его отражение повторило этот жест с идеальной синхронностью.

«Это я. Целостный, а не фрагментированный. И это мой выбор», — подумал Декарт с неожиданной уверенностью.

Он вышел из туалетной комнаты, чувствуя странную лёгкость, словно сбросил тяжёлый рюкзак, который тащил годами. Аврора ждала его в коридоре, прислонившись к стене — её персона, обычно такая открытая и подвижная, выражала тщательно сдерживаемое беспокойство, тонкая морщинка залегла между бровей.

— Всё в порядке? — спросила она, отделяясь от стены и делая полшага ему навстречу. — Ты так внезапно ушёл... я волновалась.

Декарт смотрел на неё — действительно смотрел, может быть, впервые — и видел не просто девушку, не просто объект иррационального влечения, а человека во всей его сложности, яркости, и это зрелище было удивительным.

— Да, просто... — Декарт хотел сказать больше, рассказать ей о своём странном опыте, о внутренней битве и победе, но слова всё ещё не приходили легко. — Ничего серьёзного. Небольшая... переоценка приоритетов.

Она внимательно всмотрелась в его персону,