Тьма. Том 4 - Лео Сухов

странности. А странности-то — вон они, никуда не делись! Стали подавленными страхами и расстройствами. Ну да, я задавил эту хрень в себе в подростковом возрасте… А когда ещё себя, такого красивого, менять, как не на гребне гормонов?

Но всё-таки страх остался.

Именно этот страх пыталась нащупать Тьма. И нащупала, стерва такая, но вместо того, чтобы с его помощью привязать меня, решила со страхом договориться, как с живым человеком. Даже не поняла, что именно происходит.

И это наводило на мысль, что Тьма не всемогуща.

— О чём задумались, Фёдор Андреевич? — следователь терпеливо ждал моего ответа на заданный им вопрос.

Рядом сидели менталист, внимательно следивший за ходом разговора, и голова Тёмного Приказа со смешной фамилией Лапоть.

Смешной в нём, правда, была только фамилия. А всё остальное имело вид угрожающий и внушительный.

— Да, я знаком с этим Андреем, — ответил я. — Если, конечно, знакомство во сне во время первого кризиса можно считать знакомством…

— Значит, во время первого кризиса было то же самое? — мрачно уточнил Лапоть.

— Да, там тоже был сон, — кивнул я. — Андрей, я, каменная статуя…

— Но что удивительно, сидишь ты здесь, напротив меня, только сейчас… — недовольно проговорил Лапоть.

И это, похоже, вопросом не было. Скорее, мыслью вслух. Нет, я мог бы и ответить, но решил, что не стоит. В конце концов, я не сотрудник Тёмного Приказа. А значит, пусть они сами разбираются со своими внутренними проблемами.

Правда, Лапоть так, похоже, не считал. И требовательно уставился на меня:

— Почему тебя вообще в первый раз выпустили?

— Я учащийся «Васильков», меня забрал ректор Верстов, — я пожал плечами. — Да и не делал я ничего противозаконного…

— Седов, ты вообще понимаешь, что у тебя? Это же чёткая картина внешнего вмешательства в кризис! — Лапоть тяжело вздохнул.

Судя по тому, как сжимались и разжимались пальцы на его правой руке, он меня сейчас душил. В своих сокровенных мечтах, конечно же. Однако почему в реальности он старательно сдерживается и даже не хамит, я не понимал. Рядом не было Малой, не было ректора… А вот голова Тёмного Приказа — был. И явно испытывал ко мне особо трепетные чувства.

— Я даже не знаю толком, что такое внешнее вмешательство! — пожал плечами я. — Мне ни в первый раз не объяснили, ни сейчас.

— Кхм… — Лапоть шумно выдохнул и спрятал руки под столом.

Наверняка, закончив душить, он меня в своём воображении уже препарирует. И заодно, вскрывая потихоньку, изучает всё то ценное, что удалось из моей тушки добыть.

— Вмешаться в ход кризиса может двусердый рангом выше, который уже прошёл этот кризис, — пояснил терпеливый следователь, перекрывая вспыхнувший гнев начальства.

— Но я же лежал у вас! — пошевелил бровями я, показывая в сторону коридора, откуда меня привели.

— Достаточно установить связь между двусердыми в самом начале, когда кризис только начинается… — сообщил мне следователь. — В тот момент, когда только появляется сонливость. Для этого требуется лишь согласие обоих двусердых.

— Сонливость? Честно скажу: у меня вот уже второй кризис как-то резко начинается, — не счёл нужным скрывать я. — Не успеваю даже сесть: обычно валюсь плашмя, прямо как стоял или бежал…

— А вы бежали? — уточнил следователь.

— У меня было занятие: бой на холодном оружии. И я очень старался достать инструктора хоть разок, — объяснил я. — А срубило меня во время выпада: там и свалился, видимо…

— И что, никаких предварительных позывов⁈ — снова достав руки из-под стола и пошевелив пальцами, возмутился Лапоть.

— Никаких… Обычная тренировка, а потом — раз… И всё! — честно признался я.

— Обычная тренировка… — Лапоть так тяжело вздохнул, будто я сейчас на его плечи водрузил всю тяжесть Вселенной.

Вместе со следователем он посмотрел на менталиста, а тот едва заметно, но очень уверенно кивнул, подтверждая: всё сказанное — чистая правда. И, может быть, верю в неё только я, но для меня она — самая-пресамая правдивая.

— Ладно, Седов… — Лапоть произнёс мою фамилию с какой-то странной интонацией, а затем ещё несколько секунд молчал, будто подбирая слова.

И, наконец, снова заговорил:

— Раз так, увидимся ещё… А пока — свободен.

Я бы на всякий случай переспросил, могу ли уходить… Но понимал, что это будет лишним: отпускают — драпай со всех ног, просто с видом независимым и уверенным. И не зли больших дядей ещё больше, они и так уже злые.

Поэтому я встал, вежливо попрощался — и свалил на максимально приличной, лишь бы не выдать желания оказаться подальше, скорости.

Тёма всегда так делал, когда что-нибудь нехорошее натворит. Учёсывал прочь прогулочным шагом, но на таких скоростях, что и бегом не догонишь. А я что, хуже, что ли? Учусь у лучших!

На выходе меня встретили Малая и Константин. Оба были какими-то уставшими, помятыми и не скрывали облегчения при моём появлении. Видимо, что-то серьёзное здесь случилось, пока я валялся пластом. Но узнать, что произошло, я сразу не смог. Потому что расспрашивать стали уже меня.

Наверно, это не дело Кости, да и Малой всего знать необязательно… Но эти двое переживали за меня, похоже, больше, чем я сам. И скрывать от них то, что я видел, было бы натуральным гадством.

— И что сам думаешь по этому поводу? — задумчиво уточнил Костя, когда я закончил.

Его машина медленно ползла в пробке, скопившейся на выезде из Ишима. Так что времени на разговоры нам с лихвой хватало.

— Мне кажется, если в следующий раз у меня будут с собой какие-то вещи, то и там они тоже проявятся! — выдвинул свою идею я. — Фонарик, мелок какой-нибудь… Верёвка… Нож, в конце концов. Я там постоянно хожу в робе, которую мне в Тёмном Приказе выдают. И в реальности она совпадает с точностью до мелочей. Например, в прошлый раз у штанов была тугая резинка, а в этот — завязки.

— Легче уговорить Лаптя подать в отставку, чем чтобы он тебе хоть что-нибудь дал! — неожиданно весело заявил Костя. — Правила писаны кровью, Федь. Любая мелочь в твоих руках, если ты обратишься к Тьме, станет оружием против ратников.

— А я бы попыталась!.. — покусывая себя за губу, предложила Малая. — Вчера Лапоть вообще собирался Федю до конца жизни упрятать в