В гнезде "Пересмешника" - Артём Март

В тоне его, как ни странно, прозвучали нотки осторожного уважения.

— Так рассказывал, — ответил тот почти так же холодно, как и я.

Лейтенант усмехнулся.

— Значит, у вас брат за брата, а? — снова спросил Артемьев. — И пофигу, что вон там твои новые братья стоят. Только боевые. Да?

Саша на его провокацию ничего не ответил. Тогда я подумал, что он и правда возмужал.

— Пока мы тут лясы точим, — начал я, взглянув на раненого Диму, — время уходит.

Артемьев вздохнул. Причём глубоко и протяжно. Я б даже сказал — с размахом. Казалось, этот человек всё делает вот так — с размахом.

— Вот тоже мне — братья-акробаты на мою голову упали. Ну хорошо, — отступил лейтенант. — Давай с тобой отойдём, Селихов.

Глава 14

Артемьев снял кепи. Смахнул пот с короткого ежика светлых волос.

Пейзаж, что открывался с края площадки, захватывал дух.

Снизу, под почти отвесной стеной скалы, развернулось широкое ущелье. Дно его тут и там бугрилось неровными, выеденными ветрами скалами. Еще его испещряли тонкие, словно едва заметные ниточки паутины, тропки. Такие, которые сложно было бы заметить не привыкшему к афганским широтам глазу. Дальний от нас край ущелья казался отсюда рваным и каким-то зубастым. Вершину его венчали острые зубцы скал и каменистые бугры горных холмов.

— Странно, Селихов, — начал Артемьев. Его короткую челку трепал высокогорный ветер. — Странно, что у тебя еще все зубы на месте, раз так с офицерами разговариваешь.

— Некоторые офицеры слишком часто говорят и делают много глупостей. Приходится одергивать.

Командир десантников хмыкнул. Потом достал пачку «Космоса» из нагрудного кармана. Вставил в губы сигарету и закурил.

— Смелый. Тут этого у тебя не отнять. Тут уважаю.

— Давайте к делу, товарищ лейтенант.

Артемьев затянулся. Выдохнул белесый дым, который почти сразу развеял ветер.

— Ну чего уж там. Давай.

— Предлагаю договориться, — начал я. — Вы высадились вон там, на юго-западном склоне. А значит, пробирались по туннелям с другой стороны. Причем добирались сюда примерно тридцать пять — сорок минут.

Артемьев усмехнулся. Глянул на часы.

— Значит, ты у нас еще и счетовод?

— Хотите обмениваться колкостями? — спросил я, и тон мой похолодел. — Можем, да. Но время уходит. И наше, и ваше.

Артемьев скривил губы. Потом сплюнул в пропасть и щелкнул бычком.

Судя по поведению и тону этого человека, оставалась в нем еще какая-то детскость. Иногда он напоминал мне задиру-хулигана, что только вчера плевался в девчонок бумажками из трубочки и разбивал из рогатки плафоны фонарных столбов. А сегодня надел погоны лейтенанта и повел бойцов в бой.

Эта незрелость почти полностью выветрилась из тела и внешнего вида молодого командира. Но, по всей видимости, все еще оставалась в душе.

— Ну лады. И чего ты предлагаешь?

— От пещеры, где нас держали, мы добрались сюда где-то за два часа. Притом с остановками и боем. Босые и уставшие. Если будем возвращаться обратным путем все вместе, по времени выйдет примерно около часа. Может, чуть больше. Вам же, если решите идти уже знакомым путем, нагруженными пленными, да еще и в горку, потребуется больше времени.

— Борт прибудет к вершине к четырем часам, — возразил Артемьев.

— Борт станет держаться где повыше в целях безопасности. Сейчас группа душманов тут разбита. Их главари погибли или в плену. Если недобитки и остались, они скорее всего поспешат отступить. Или спрячутся в пещерах.

— Ты хочешь, чтобы мы перенесли точку эвакуации?

Артемьев нахмурился. Свел светлые, почти невидимые брови к переносице.

— Сюда борт не подойдет. Ветер слишком сильный, — сказал я. — Но с той стороны склон более пологий. Там есть широкие площадки, где может зависнуть машина. Плюс, добираться туда будет быстрее и легче.

— А ты откуда знаешь, какой там склон? — спросил Артемьев несколько равнодушно.

— Я проводил там разведку.

Лейтенант поморщился.

— А не брешешь ли ты, чтобы спасти своего погранца, а? Может, заливаешь? Думаешь, что простачка нашел?

— Хорошо, — пожал я плечами. — Иди как шел. Потом сам будешь объяснять командованию, почему задержался и не помог раненому, который, скорее всего, погибнет, пока мы будем доставлять его к выходу своими силами.

Артемьев мрачно хмыкнул. И даже, о чудо, задумался. Хотя раньше лейтенант отвечал скоро, порывисто. Казалось, он совершенно не пропускал моих слов сквозь фильтр своего ума. Будто бы отвечал он всегда инстинктивно, не задумываясь над словами собеседника. По крайней мере так это было до настоящего момента.

До чего-то, наконец, дойдя, лейтенант обернулся. Оценил высоту, на которую придется подниматься на обратном пути. Потом вздохнул.

— Ну лады. А че будет, если обратно получится медленнее?

— Не получится, — убежденно сказал я.

— Кажется мне, — вздохнул Артемьев. — Что ты плетешь. Что все что угодно скажешь, чтобы своего спасти. Вот скажи, Селихов, так это или нет? Честно скажи. Без болтовни.

Я ухмыльнулся.

— А давай замажем.

Лейтенант приподнял брови от удивления. Впрочем, удивление это быстро сменилось на робкий огонек в глазах. Как я и предполагал, Артемьев оказался достаточно азартным человеком.

— На что замажем? — спросил он хитровато.

— Который час?

Артемьев посмотрел на свои «Командирские», которые носил по-солдатски, циферблатом внутрь.

— Без пятнадцати три.

— Спорим, что дойдем до выхода за час.

Артемьев хмыкнул.

— И на что спорить будем?

— Предлагай, товарищ лейтенант, — беззаботно пожал я плечами.

Командир десантников обернулся, чтобы посмотреть на остальных бойцов.

Пограничники собрались вокруг раненых и о чем-то напряженно разговаривали. Бычко время от времени с каким-то подозрением зыркал на нас с лейтенантом. Чесноков же попытался заговорить о чем-то с Белых. Попробовал растолкать находящегося в шоке пограничника.

Десантники притихли. По одному-по двое стояли они то там, то здесь, занимая позиции. Кто-то курил. Кто-то тихо разговаривал. Один боец грыз галету.

— Вот так? Без условий? — Артемьев прищурился. — Просто «предлагай» и все?

— Просто «предлагай».

— М-да… Значит… За своих ты горой…

Взгляд лейтенанта устремился куда-то вдаль. Внезапно Артемьев посерьезнел. На лице его, пусть и на миг, но все же отразилась какая-то странная грусть, которая казалась совершенно не свойственной его характеру. Во всяком случае командир десантников держался