Перекресток возможностей - Л. Нил Смит

— Ты носишь этот пистолет не для себя, не как акт независимости; у тебя есть лицензия. Какой-то бюрократ «дал» тебе право, с которым ты уже родился! Право, за отрицание которого у всех остальных тебе платят! — Я вскинул руки, пытаясь остановить ее, но она меня просто переехала. — Я уже слышала этот аргумент про «фаллический символ», и всегда от никчемных людей, вынужденных делать всех остальных такими же беспомощными, как они сами. Кто здесь более запутался: те, кто считает оружие половыми органами, или те, кто хочет отобрать у всех половые органы?

— Уин, цивилизованные люди ходят вооруженными, чтобы сказать: «Я самодостаточен. Я никогда не стану обузой для других». Они также говорят: «Если тебе нужна моя помощь, вот он я, готовый»… да, это противоречие, но, по-моему, довольно благородное. Независимость — это источник свободы, первый и важнейший компонент психического здоровья. Ты хорошо умеешь о себе заботиться, лейтенант. Почему ты не можешь позволить другим такое же право?

— Вооруженные люди свободны. Никакое государство не может контролировать тех, у кого есть средства и воля к сопротивлению, никакая толпа не может отнять их свободу и собственность. И никакой 220-фунтовый головорез не может угрожать благополучию или достоинству 110-фунтовой женщины, у которой есть два фунта железа, чтобы уравнять шансы. Это зло? Это неправильно?

— Люди, возражающие против оружия, не отменяют насилие, они молят о правлении грубой силы, когда самые большие, самые сильные животные среди людей всегда были автоматически «правы». Пистолеты покончили с этим, и социальная демократия — это пустой фарс без вооруженного населения, которое заставляет ее работать.

— Ты приносишь оружие в чужой дом, ты говоришь: «Я буду защищать этот дом, как свой собственный». Когда твои гости видят, что ты носишь оружие, ты говоришь им: «Я буду защищать вас, как свою собственную семью». И любой, кто возражает, наносит самое смертельное оскорбление: «Я не доверяю тебе, если ты не обезоружен»!

— Я скажу тебе кое-что, лейтенант. Всякий раз, когда личное оружие выходило из моды, общество превращалось в нечто такое, что ни один здравомыслящий человек не счел бы достойным защиты. То же самое происходит и с личностями: они тоже начинают гнить, становясь беспомощными, брезгуя поднять палец, потому что это «ниже их достоинства». Они больше не приспособлены к жизни и просто доказывают, что знают это!

Она вытерла яростные слезы. — Уин, разве это неправильно — быть счастливым с системой, которая работает, и добродетельно — быть неуверенным или неудовлетворенным? Разве мудро притворяться, что ничего не знаешь? Какой моральный калека, больной на всю голову, научил тебя этому? Я бы хотела это выяснить, прежде чем узнаю тебя получше! — Ее глаза пылали, глядя мне в лицо, и странная надежда шевельнулась во мне.

— Дайте леди выпить! — Люси прогромыхала мимо с огромным стаканом в каждой руке. — Держи, лейтенант, ты заслужил!

— Я никогда не пью из того, что больше моей головы, — запротестовал я, снова глядя на Клариссу. — Наполнишь мне наперсток?

Кларисса усмехнулась, ее глаза все еще блестели, а нос покраснел. — Прости, Уин, я, кажется, копила это всю неделю. Может, я немного… перегнула палку. Чуть-чуть.

Я переложил стакан в левую руку и убрал влажный локон с ее глаз. — Да, и, может быть, «перегнула палку» — это мягко сказано. Чуть-чуть. Пару раз ты была очень далека от истины — я никогда никого не арестовывал за оружие.

Она рассмеялась. — Как бы то ни было, я думаю, ты один из немногих, кто мог бы приспособиться к этой культуре, не слетев с катушек.

— Комплименты! — Я беспомощно развел руками. — Кларисса, когда-нибудь ты возьмешь назад каждый слог этой тирады… кроме того куска о хозяевах, гостях и оружии. В этом есть смысл. — Я сделал долгий-долгий глоток. Обжигало. — И, Эд? Видишь этот револьвер, мой идентичный друг? Я забуду о том, что я «благотворительный случай». Я всегда чувствовал именно то, что она сказала: я буду защищать твой дом, — я на мгновение коснулся плеча Клариссы, — и тех, кто в нем, как если бы они были моими собственными.

Он кивнул и пожал мне руку. — Возможно, теперь ты понимаешь, что я чувствовал после нападения с ножом: ты-то уж точно не подкачал — я редко видел такую стрельбу!

— Да, но теперь я взял и все испортил, не так ли? — Я указал на нашего пленника, который был в действительно плохом состоянии, если мог дрыхнуть во время пламенной лекции Клариссы.

— Боюсь, что да, дружище, — Люси рассеянно взболтала лед в своем стакане. — Он, скорее всего, отсудит у нас последние штаны — а у тебя их не так уж и много. Это разве не Эдов халат?

— С голого нечего взять. Это что, означает Чертов остров?

— Астероиды. Нет, Винни, это просто означает, что мы не можем подать на него в суд: наши иски аннулируют друг друга.

Кислая мина Эда была не от выпивки. — Возможно, оно того стоило, если мы сможем выяснить, кто за этим стоит. На них мы в суд подавать не будем. Мы просто пригласим их на кофе и пистолеты на рассвете!

— Он серьезно, или это только ранение в голову?

— Можешь не сомневаться, он серьезно! Кстати, Эдди, я тоже в деле. Эти не подлежащие страхованию уроды все еще должны мне за парадное окно!

— Думаешь, это была та банда с «Фронтенака», Эд? — спросил я.

— Похоже на то. Только назовем их банда «Фронтенак-Резин».

— Я тоже так подумал. Что, полагаю, является некоторым оправданием допроса третьей степени, Кларисса. Ты ведь не слышала финала, да?

— Сынок, мы все слышали, как тебя выворачивало, даже в гостиной!

— Я не об этом, Люси! Ты знаешь, что такое тактический ядерный заряд? — Пустые взгляды. Люси демонстративно уставилась в свой стакан. — Ладно, напомните мне рассказать, когда моему желудку полегчает. А пока нам нужно найти этого Мэдисона. Есть идеи?

Эд осторожно потрогал висок. — Нет, но я считаю, что это сотрясение принадлежит тебе, я…

— Слушайте, кто-нибудь хочет поесть, чтобы заесть весь этот алкоголь? — Люси указала на перевязанную голову Эда. — Утром я буду чувствовать себя так