Чёрная печать империи - Анастасия Разумовская

другом части: запад и восток. Но такие трагедии периодически случаются по всему миру. Лет двадцать назад Соединённые штаты Америки потеряли свой север, и от некогда огромной федерации осталось лишь королевство ЮША – Южные штаты Америки. Африка так и вообще практически полностью оказалась захвачена тварями, такие города как Алжир, Тунис, Киншаса – всего лишь осколки былого величия человека.

– Мир дохнет, и скоро сдохнет, помяните моё слово, – любил угрюмо пророчить Илларион Матвеевич, куратор стажёра Трубецкой в Особом.

А потом закономерно застрелился.

И Даша не могла не признавать его правоту. И в тоже время ей хотелось жить. Чем хуже было вокруг, чем меньше оставалось надежды у человечества – тем сильнее. Она поставила будильник на пять вечера. Итак, опе… балет. Нужно будет нанести агрессивный макияж, чтобы никто случайно не опознал в зрительнице беглую преступницу. Одеться так, чтобы не выделяться на фоне остальных. И как-то вытерпеть два часа дёрганья артистов по сцене в сопровождении засыпательной музыки.

Если заглядывать слишком далеко в будущее, то можно рехнуться. Её будущее – дело Шаховского. А ближайшее и конкретное: Вероника Станиславовна Вержбицкая, студент-медик третьего курса, подрабатывающая в госпитале Военно-Медицинской академии, племянница хозяйки антикварного книжного магазина, а ещё: бывшая елисаветинка, бывшая подруга Серафимы. А, значит, девица, изначально предназначенная стать невестой оборотня.

Очень-очень странная девица, между нами говоря.

Глава XIII

Даша прошла на бельэтаж, когда в зале погас свет. Дополнительные меры предосторожности никогда не помешают: несмотря на макияж, который можно было скорее назвать гримом, девушка всё равно опасалась быть узнанной.

Занавес всё ещё был опущен, в оркестровой яме музыканты разминали инструменты. К удивлению Трубецкой, все места оказались заняты. «Мир гибнет, а они всё равно смотрят балет», – неприязненно, но с невольным уважением подумала Даша, поправляя брюки и садясь. Положила руки на колени. Заставила себя расслабиться, принять более-менее женственную позу, хотя бы ненадолго забыв, что она офицер и жандарм.

Но вот занавес дрогнул и пополз наверх и в стороны. Слева и справа стояли раскрашенные фанерные домики, и один за другим на сцену выбежали два парня в лосинах. Они ловко прыгали по сцене, а Даша пыталась не зевать слишком открыто. В балете было даже что-то красивое, такое же, как, например, в фарфоровом сервизе эпохи рококо: искусственное и патетичное. Девушка понимала, чтобы так легко парить и порхать, нужна недюжинная сила и многочасовые тренировки. Она попыталась представить на месте принца (или кто он там?) Лёшу и с трудом удержалась от смеха. Смотреть стало веселее.

От нечего делать Даша принялась украдкой разглядывать соседей. Все они наблюдали за балерунами с восторгом и блаженством, и девушка вновь почувствовала себя плебеем в высшем обществе. «Действительно, зачем я сюда пришла? – угрюмо подумала она, опершись о балюстраду и прикрыв глаза ладонью. – Точно так же могла бы прослушивать и дома». За полчаса Влад с Вероникой едва ли сказали друг другу пару фраз и, видимо, были полностью поглощены зрелищем. Видимо, Дашу мучил синдром наставника, ей казалось, что стажёр непременно срежется, и ему обязательно понадобится её помощь.

«Почему оборотни не идут в балет? – вдруг задумалась Трубецкая, следя за тем, как двое парнишек в лосинах картинно разбираются друг с другом в танце, а девушка мечется между ними. – С их-то физической силой они смогли бы и прыгать выше, и балерин на руках крутить посильнее».

Но наконец, когда Даша уже неудержимо проваливалась в сон, появилась невеста принца, разобралась со всем детским садом на сцене, разбила сердце наивной девушке, и все гордо удалились в закат. Кроме несчастной, умершей, видимо, от инфаркта.

«Интересно, а в этом случае можно ли обвинить принца в убийстве? И по какой статье? Доведение до самоубийства? Хлипко, не выдержит защиты адвоката».

Загорелся свет, зал потонул в рукоплесканиях.

– Это было волшебно, – выдохнула Вероника в наушнике Даши, заставив ту вздрогнуть от неожиданности. – Я тысячу лет не была в Мариинском! Влад, я… я не знаю… Но мне очень неловко. Разрешите, я вам верну деньги?

– И очень меня обидите. Это было бы неправильно, Вероника. Вас пригласил я, значит, плачу я. Понимаю, что в наше время девушкам приятно демонстрировать свою состоятельность, но я человек старого покроя и…

– Влад, – она, видимо, наклонилась к нему, и, хотя помехи ещё шумели в микрофоне, слышно стало лучше, – для меня это важно, да. Мне важно, что я могу сама… Вам сложно это понять, вы ведь не знаете, через что я прошла… Давайте тогда я угощу вас в буфете?

– Извольте, – уступил Толстой.

По его голосу чувствовалось, что парень совершает над собой насилие. Ибо «неправильно это».

«Буфет!» – обрадовалась Даша, поспешно поднялась и двинулась на выход.

Анастасия Михайловна всегда осуждала тех, кто ест в театре. «Храм искусств! Только неандерталец способен жрать в храме!». Директриса умудрялась произносить слово «жрать» через «жь» и наверняка считала, что это чёрточка тоже приближает её к высшему обществу. И сейчас, пробираясь между разряженных дам и кавалеров к заветной цели, Даша чувствовала себя преступницей, но это было радостное чувство. Почти такое же, как в ту летнюю ночь, когда они с Лёхой перелезли ограду Ботанического сада, и Баев, тогда ещё старший лейтенант, нарвал ей букетик сортовой сирени. Оба были пьяны, ночь – светла и мглиста, сирень дурманила не хуже вина. Вот точно такое же чувство: стыдно и радостно, и стыдно за то, что радостно.

Даша знала, что в театре было два буфета: для аристократии и для господ попроще, вот только не помнила: где какой. Поняла, оказавшись в почти ресторанном зале, где за столиками, задрапированными белоснежными скатертями, восседали элегантные дамы, сверкающие драгоценностями и хрустальными бокалами, и кавалеры в костюмах или мундирах. Даша невольно попятилась и спиной напоролась на чью-то грудь.

– Извините, – обернулась, улыбаясь.

Улыбка примёрзла к её устам.

«Ты-то какого лешего здесь забыл?!» – захотелось заорать ей, но девушка силой воли заставила себя потупиться, чтобы не выдать взглядом эмоций.

– Напротив, это я излишне поспешил, – вежливо отозвался Шаховской.

Он посторонился, уступая ей дорогу. «Не узнал», – поняла Даша и тихонько выдохнула. Ну да, на ней парик с длинными, кофейного цвета локонами, уложенными в высокую причёску, с кокетливым завитком «выбившейся пряди», макияж, меняющий черты лица, и чуть ли не литр каких-то элитных духов. Даже оборотень не способен почуять её запах через это безобразие.

Даша