Князь поневоле. Потомок Ермака - Илья Городчиков

преследователей появились моментально. Тот самый рыжий каторжанин перекинул из ладони в ладонь широкий нож. Он ощерился гнилыми зубами и стал приближаться ко мне, тогда как два его сподвижника окружили меня с оставшихся сторон, перекрывая всяческие возможности к отступлению.

— Ну что, ваше сиятельство?! — оскалился здоровяк, вытирая грязной ладонью проступивший на лбу пот. — Потешил мои старые кости? Теперь будь умницей и прими свою жизнь, как мужчина.

Револьвер с шорохом покинул кобуру и сразу же два раза бахнул. Расстояние было плёвым, и можно было стрелять навскидку, а потому я и открыл огонь, два раза выжимая не самый лёгкий пуск "Нагана". Обе пули попали в левую ногу рыжего мужика, вставшего в ступоре от вида револьвера в моей ладони. Это и лишило его ноги. Если первая пуля лишь по касательной рванула его голень, лишь немного вырвав мяса и задев мышцы, то вторая принесла куда больший урон. Она врезалась прямо в колено, разворотив чашечку в мелкие осколки.

Рыжий упал на землю, покрывая бранными словами всё, на чём свет стоит. Опасен он не был, а потому я повернулся к его подельникам, заранее взводя револьвер. Вот только те особенной храбростью не отличались и уже сверкали пятками, покидая место короткого столкновения.

Где-то в переулке залаяли собаки. Я оставался на месте, продолжая держать на прицеле рыжего. Он обронил свой тесак и теперь катался по земле, стараясь зажать рану на изуродованной ноге. Получалось у него это крайне плохо, и между плотно сжатыми пальцами проступала ярко-красная кровь, стекающая на землю и смешивающаяся с пылью. Бушующий в крови адреналин, подстёгиваемый боевым ражем, просил меня нажать на спуск третий раз, чтобы прикончить посмевшего покуситься на мою жизнь мерзавца.

— Руки вверх, стрелок! — заорал усатый околодочный, размахивающий сжатым в ладони револьвером и старательно пытающийся удержать на цепи рвущуюся в бой громоздкую овчарку.

Я не сразу осознал, что в своей простой рубахе, дешёвой куртке и вымазанных сапогах нисколько не напоминал знатного барина. Как таковые документы я оставил в своём имении, понимая, что они могут стать для меня большей опасностью. В суматохе я даже где-то обронил мощное серебряное кольцо с фигурной печаткой, используемой мною для подписания документов. Наверняка я потерял его где-то под телегой, но бросаться за украшением было бы слишком подозрительно.

На мгновение я попытался представить себя на месте отряда полицейских. С их стороны я был виновником, ведь никаких ран на мне не было, а вот рыжебородый здоровяк, заполучивший в своём теле две дополнительных нехарактерных дыры, лежал в крови перед нами. По первым имеющимся уликам было понятно, что обвинение в нанесении тяжких телесных выдвинут именно на моё имя, а закрыться княжеским титулом и заставить органы правопорядка я точно сейчас не мог.

— Да я же...— Молчать!

Городовой подошёл ко мне на расстояние всего одного шага и под прицелом револьвера обезоружил меня, полностью лишив всяческих возможностей на хоть какое-то сопротивление. Впрочем, препятствовать задержанию я и не собирался. Мало того, что полицейских было банально больше и в поддержку им выступало две обозлённых овчарки. К тому же, мне нужно было сделать себе образ самого законопослушного подданного государя.

Меня повели в участок жандармов. Благо, до него было не столь далеко, а потому полицейские подобрали с собой и подстреленного разбойника. Он шагал с кряхтением и стонами, сильно замедляя нашу и без того небольшую группу.

Участок городских жандармов располагался в старом каменном здании, некогда принадлежавшем купцу. Оно было передано городу после смерти самого торговца, но не имело за собой такого сильного присмотра со стороны администрации, а потому скорее напоминало облезлую казарму. Над входом была информационная вывеска с надписью "3-й участок городской полиции".

Не сказать, чтобы внутреннее убранство этого здания изобиловало множеством деталей. Большую часть территории занимала большая клетка, уже сейчас вместившая в себя несколько странного вида доходяг. Пожалуй, из всех находящихся внутри вещей только портрет государя был свеж. Даже воздух давным-давно пропитался смесью пороха, чернил, дешёвого табака и мочи с кровью.

Меня усадили на стул перед тощим человеком в полицейской форме. Размеры определённо не соответствовали его физическому развитию, а потому он казался пугалом с чуть более свежей одеждой. К нему подошёл один из задержавших меня жандармов и что-то быстро заговорил на ухо тощему полицейскому. Во время рассказа тот стучал по потёртой столешнице сухими узловатыми пальцами, тягостно вздыхал и то и дело пытался потянуться к лежащему рядом кисету с табаком. Худощавый постепенно багровел лицом, шевелил усами и под конец быстрого отчёта снял с головы фуражку и аккуратно положил её перед собой, вперив в меня напряжённый взгляд.

— Ну-ка, голубчик, признавайтесь! — худой с размаху ударил кулаком по столу, отчего стоящая рядом чернильница подпрыгнула, оставив мощную каплю чернил на бумаге. — Какой чёрт тебе в голову ударил, чтобы ты стрелять в городе решился средь бела дня?! Бунтовщики?! Революционеры?! Или по пьяному угару решил глупостей натворить?!

— Вы ошибаетесь, пристав. Я не стрелял первым. Если бы этот рыжебородый идиот не бросился за мной с ножом в руках, то я бы и не подумал вытаскивать револьвер.

— Ага, только на тебе я вообще не вижу никаких ножевых следов, а у нас теперь раненный с очень характерными следами. Следы пороховых газов на твоих руках — тоже просто так для красоты? И револьвер в твоих руках просто украшение? Не делай из меня идиота. Я успел повидать за свою жизнь достаточно врунов, чтобы не верить в такую глупость.

— Тогда может поверите, что я князь? — улыбнулся я, выправляя осанку и смотря в глаза сидящему напротив полицейскому. — Ермаков Игорь Олегович, — сказал я. — Владелец обувной и проводной фабрик. Можете позвонить в мой дом. — кивком головы я указал в сторону стоящего телефона. — Трубку возьмёт мой личный камердинер Владимир.

Полицейский расхохотался. Несмотря на своё тщедушное телосложение, смех был заливистым, громким, раскатистым. Он смеялся так, что складывалось ощущение рёва трубы иерихонской. Даже стены принялись трястись мелкой дрожью, а мне же приходилось смирять полицейского усталым взглядом.

— Прохор, знал бы я, что ты приведёшь ко мне умалишённого, то не стал бы выслушивать твоих слов. — усатый перевёл взгляд на меня. — Ты на свои ногти хотя бы посмотри, князь недоделанный. Не стал бы человек высокого рода по дешёвым кабакам шляться, а от тебя кислятиной пивной так и несёт, так что зубы мне заговаривай, а то