Код Гериона: Осиротевшая Земля - Людмила Брус

нахалов, но в этот раз остерёгся привлекать к себе внимание арбалетчика. Закусив губу, он разворачивался к приставучим торговцам то одним боком, то другим, обходя их, как обтекает препятствия вода или оплывает их проворная рыба. Время от времени он помогал себе то плечом, то локтем.

Вдруг нечто необычное привлекло его внимание в толпе. Ба! Свою племянницу Энни, дочку Фреда, он узнал бы где угодно! Редкая красавица: высокая, кровь с молоком, золотистые волосы завязаны в две длинные косы, личико нежное – загляденье, а не девка! На шее – чудесный синий платок со сказочными птицами (кажется, они назывались «павлины»), который дядя привёз для нее из своего предпоследнего похода. Только вот что она тут делает, позвольте спросить? Фред детей как зеницу ока бережёт; чтобы он своих девчонок одних в Семь Ветров отпускал – да никогда в жизни! И что у неё, интересно, с походкой? Обычно Энни ступала плавно, словно не шла вовсе, а плыла или даже текла по земле. Теперь она двигалась тяжеловато и размашисто, по-мужски. А ведь известно, что походка – это едва ли не последнее, что может измениться у человека, если тот не травмирован и не подточен старостью.

Энни прошла метрах в пяти от караванщика не заметив его. В любом другом случае Джек обязательно догнал бы племянницу и выяснил причину её появления в городе, но сейчас за ним могли следить, и заговарить с девушкой значило подвергнуть её опасности – а семья Фреда и так находилась под угрозой. К тому же, он собирался прямиком к её отцу – у него и выяснит, что да как.

Среди лавок и мастерских Джек отыскал будку, сделанную из кабины грузового лифта. Внутри дремал грузный мужчина с кустистыми, торчащими вверх бровями и крючковатым носом, делавшим своего хозяина похожим на сердитого филина. К нему был приставлен охранник из сил самообороны, но, похоже, самый плохонький да хворенький. Кожаный доспех был ему явно велик, во рту не хватало половины зубов, а в глазах стояло выражение безнадёжной скуки, смешанной с хроническим чувством голода. Узрев караванщика, хворый юноша постучал кулаком по кабине.

– А? Что?.. – прошепелявил «филин», продирая глаза.

Джек показал собеседнику средний палец, но ни «филин», ни его охранник этому не удивились, а напротив, ухмыльнулись друг другу. Убедившись, что рядом никого нет, Джек достал из нагрудного кармана комбинезона небольшой, завёрнутый в пыльную тряпку предмет и порадовался про себя, что не всё успел пропить накануне – ещё одно спасибо Ивану Василевскому. Караванщик развернул свое подношение, не выпуская из руки.

«Филин» едва не уронил челюсть, обнаружив карманные часы на цепочке: сквозь прозрачную, слегка поцарапанную крышку и циферблат просматривался работающий механизм – богатство, за которое можно было легко получить удар ножа меж рёбер. Потерянные Дети не добрались до этих часов лишь потому, что Джек не носил их с собой, а хранил в съёмной комнате.

– Давай-ка руку… – сказал мужчина и, когда Джек закатал рукав, поставил ему на запястье фиолетовый штамп, почему-то изображавший весёлую мышь с бантом на голове. Этот штамп делал доступными все кварталы города, исключая Эдем и «Пайн- Айлэнд». Но Джек и не стремился наверх: он направлялся вниз, на Малую Пристань, куда причаливали лодки торговцев.

Едкая краска больно жгла кожу: она останется с Джеком самое меньшее на год. В некоторых городах татуировки, сделанные такой краской, служили жителям личным документом, но Семь Ветров до последнего хранили репутацию вольного города, чьи власти потакали любым излишествам тех, кто имел достаточно денег, и следили лишь за тем, чтобы люди не перестреляли друг друга. Тщетно: население Семи Ветров после войны кланов сократилось почти втрое.

Хотя город был утыкан световыми шахтами, как морской ёж – иголками, на самых нижних уровнях стояли вечные сумерки, кое-где освещаемые горящими мусорными бочками да светящимся грибком. Здесь царил удушливый кислый смрад: чистый воздух снаружи едва добирался сюда, а система вентиляторов давно не работала. Эти ярусы, расположенные на уровне моря и ниже, были почти полностью заняты складами, откуда товар отправлялся наверх по пустым лифтовым шахтам с помощью системы блоков.

Сюда издавна стекались те, кто имел непростую судьбу, опасные секреты и нечистые руки, но не имел достаточно сахара или золота, чтобы заплатить за ночлег. В темноте и затхлости они множились, как насекомые, а во время гражданской войны хлынули наверх, решив, что пришла пора как следует поживиться, что у них и получилось. Но счастье длилось недолго: Хайдрих тщательно зачистил город от мародёров невзирая на их возраст и пол, всех поразив своим старанием и своей беспощадностью, да так, что ребятишки то пугали им друг друга, то заявляли, что хотят быть как он.

После гражданской войны наблюдение за нижними ярусами усилилось. Одни люки, что вели в систему канализации, к причалам и подтопленным складам, охранялись, другие были замурованы, но Джека пропустили без лишних вопросов, стоило лишь показать печать. На счастье, стражники, дежурившие здесь, не работали на главных воротах, а потому не знали караванщика в лицо. Один из них отворил засов на тяжелой металлической двери и сдвинул её в сторону.

Джек шагнул вперёд и очутился в помещении с высокими сводчатыми стенами, которые образовывали полуовал высотой больше сотни метров. Многочисленные, плавно изогнутые опоры сходились к центральной балке потолка подобно тому, как примыкают к грудной кости рёбра. Караванщик прикинул, что в длину вся конструкция была метров триста: сюда, к Малой пристани Семи Ветров, причаливали яхты, небольшие научные суда и гидросамолёты, укрываясь от яростных ветров и колючего холода. «Пайн-Айлэнд» стоял у Большой Пристани, располагавшейся на Западе, а здесь ютились многочисленные лодки, лодочки и лодчонки, которые возили из океана дары моря и реже – людей с других берегов.

Когда-то потолок и ближайшая к морю стена были прозрачными, как стекло, но огромные стаи птиц и толстый слой морской соли, которую никто не отмывал, так поработали над ними, что свет проникал только в арку, которой этот ангар заканчивался, да сквозь сеть узких трещинок в толстом панцире грязи. «Если всё это так и будет нарастать, не рухнет ли к чертям весь ангар?» – задумался Джек. Вероятно, такой вопрос задавали многие, но в итоге никто ничего не делал – даже Хайдрих.

Под ногами караванщика была безупречно ровная, но при этом шероховатая, словно кошачий язык, серая поверхность. Пятью метрами ниже, за ажурной, некогда белой балюстрадой плескалась грязная вода и колыхались лодки, на дне которых ожидали клиентов перевозчики. Кто-то плёл сеть, кто-то перекусывал сушеными креветками, кто-то, накрывшись с головой куском брезента, предавался сну.

Джек, хоть и был до мозга костей сухопутным человеком, выбрал самую надежную, на его взгляд, лодку, сговорился о цене и попросил высадить его напротив Звёздной Чаши. Одноногий лодочник (звали его Лаури) поморщился: причаливать там было сложно из-за течения – но всё же пустил Джека на борт, отцепил от причала лодку и налёг на вёсла.

Потеряв твердую почву под ногами, караванщик занервничал: раньше у него не возникало нужды путешествовать к кузену Фреду морем. Но спустя немного времени покачивание и подпрыгивание даже развеселило его. Вот и выход из ангара. Ослепительное солнце хлынуло в глаза, заставив надвинуть на них самодельные очки. Солёный ветер наотмашь ударил по лицу.

– За каким чёртом тебя туда понесло, старина? Приключений на старости лет захотелось? – полюбопытствовал Лаури.

– Приключений у меня и так больше, чем нужно, – буркнул Джек, не ожидавший, что лодочник пристанет к нему с расспросами. – Баба у меня там живет.

– На что эти бабы только не толкают доброго человека! И всегда чем-то недовольны! – заворчал лодочник, глядя, как надувается у Джека за спиной закрепленный на корме ветроуказатель.

– Кому как повезёт, – усмехнулся караванщик. – За хорошей можно и в пекло.

– Да ты этот… Как говорили в старину-то?.. Хиромант! Нет… Некромант, что ли?

– Романтик, деревня!.. – усмехнулся Джек, спрашивая себя, как долго у него получится сохранять хорошее настроение.

С каждой пройденной сотней метров качка становилась сильней, и всё крепче становилась брань лодочника,