Слуга Государев 2. Наставник - Денис Старый

— Всего не расскажу, бояре досточтимые, но, опять же, многое можно было бы взять из стран европейских. Там лихие умы много думали, как собрать побольше серебра с людей; иное я и сам придумал. Вот пример вам…

Я быстро рассказал про идею с Гербовым сбором. Самое минимальное в гербовом налоге — это бумага с гербом. И если положить писать челобитные или вести внутренний документооборот только на такой бумаге, продавать которую будет как раз казначейство, — это принесёт очень серьёзные прибыли. Так было в иной реальности, почему бы рабочий инструментарий не перенести и на современность.

— Хитро! — первым оценил задумку Кирилл Полиектович.

В зале в ответ послышались недовольные вздохи остальных. Мол, как может этот предлагать такие решения. Ничего, все осознают. Уверен гербовая печать уже очень скоро появится в документообороте.

— Что ещё? — потребовал Матвеев.

Не хватало только, чтобы он достал блокнот и стал бы записывать. Не сделал это, наверное, только потому, что и блокнотов нет, да и писать неудобно. А так, на ум мотает, явно.

— Немало, боярин, есть что рассказать. Вести разговор не одну седмицу можно. А в чём ещё испытать меня желаете? — говорил я, почувствовав, что превосходство в этом экзамене теперь на моей стороне.

Да, это ощущение опасно, может, даже и преступно. Однако когда видишь перед собой людей, чьи знания ниже твоих собственных, невольно начинаешь себя ощущать повыше их. Тем более — в отместку, когда эти недоучки только что вели себя демонстративно высокомерно.

Конечно, Матвеев вовсе не был необразованным, как приятно было бы думать. Просто я учился в то время, когда наука далеко шагнула вперёд, когда те знания, которые сейчас кажутся откровением или даже фантастикой, становились уже отпечатками истории.

— Добро, расскажу о бюджете… — сказал я, когда всё-таки продолжили мои экзаменаторы спрашивать, что же ещё такого можно придумать, чтобы казну пополнить.

Слово «бюджет» вызвало недоумение. Ну, а у меня не было времени придумать какое-нибудь иное слово, которое бы подходило. План — не то, смета — звучит ничуть не лучше…

— И выходит, что каждый приказ получает в год на свои нужды деньги. Отчитывается перед казначейством за все траты… — начался урок.

Ведь выходило, что я учитель. Что поменялись мы ролями. И в какой-то момент я хотел прекратить эти разговоры, вновь прикинуться слегка туговатым на ум человеком, чтобы не демонстрировать столь явное превосходство в знаниях.

Однако посчитал, что если понятие о бюджете уже в какой-то мере будет внедрено в России, пускай даже и с большими прорехами и несогласованностью, то это будет шаг вперёд для всей страны. Получалось, что я прямо сейчас совершал попытку ускорить прогресс.

Ведь использование бюджета — это про порядок буквально во всём. В первый раз то или иное ведомство выйдет за рамки бюджета — разворуют, посидят без работы. Второй раз они так же поступят. Ну, а в третий раз придётся принимать меры, считать, анализировать, снимать с должностей нерадивых чиновников.

Дальше посыпались вопросы по географии, по военной тактике.

Что? Испанская терция? Отлично. Но тогда было бы неплохо обратить внимание на греческую и македонскую фаланги. Современный линейный бой? Так и тут ответ найдется.

И я отвечал и отвечал. Даже потерял счёт времени. И всё это должно было закончиться, видимо, не тем, что бояре, царица и патриарх признают, что я могу быть наставником у Петра Алексеевича, а, скорее, когда кто-нибудь из нас — я или экзаменаторы — устанет настолько, что упадёт да уснет прямо на месте.

— Будет вам, — в какой-то момент сказал владыка. — Коли что буде не так, то Егора, Иванова сына, завсегда от Петра Алексеевича убрать можно.

Сказав так, патриарх бросил на меня мимолётный взгляд. Намекал, что выполняет наши с ним договорённости. Ага, как бы не так.

Если бы я сейчас провалил экзамен, то никакой защиты или поддержки со стороны патриарха не получил бы. Мол, он и готов был бы мне помочь, но, видишь ли, я слишком переоценил свои возможности и знания.

А тут вышла даже некоторая недооценка.

— Скоро бунтовщики пойдут на приступ. И отражать его не должно полковнику из худородных, — произнёс Кирилл Полиектович.

Мимо меня не прошло, что и патриарх, и Матвеев теперь с плохо скрываемой радостью отнеслись к словам старика. Я же старался быть невозмутимым.

— И кого надо мной и над моими стрельцами ставить будете? — спокойно спросил я, делая некоторый акцент на слове «моими».

Вроде бы и не стал артачиться я, но и показал, что недоволен. Говорить напрямую, что, если меня будут пробовать оттирать от командования, я просто уйду, — неправильно. Хотя намёк об этом должен прозвучать.

— А вот сына моего, Льва али Мартемьяна, и можно поставить, — сказал Кирилл Полиектович.

— Не бывать тому! — вдруг взревел Матвеев.

Ага, вот и хорошо. Я уже было дело подумал, что они обо всём договорились и выдвинули какую-то кандидатуру. Но нет, это не так. Вон, смотрят теперь друг на друга, словно два барана.

— Я и рад был бы отдать командование. Токмо стрельцы меня слушают. А придёт кто иной, так и не ведаю, может так статься, что и не подчинятся. Дозвольте, бояре, кабы я отразил приступ. Ну, а после… кого скажете — того и назову над собой головою, — сказал я.

Было очевидно, что Матвеев особо не горит желанием встать во главе стрельцов. Хотел бы — уже бы сделал. Языков тоже не рвётся делать себе военную карьеру. Он всё же больше дипломат или какой другой чиновник. Оставался лишь Ромодановский, ну это если не брать в расчёт и вовсе глупые предложения про Нарышкиных.

Однако, насколько я знаю, Григорий Григорьевич Ромодановский в данный момент решает свои семейные вопросы. Ромодановских вызвали, делят они что-то там со своим родственником Юрием Ивановичем. Так что если и захотел бы Григорий Григорьевич стать во главе обороны Кремля, то для того, чтобы вообще вникнуть в расстановку, ему бы понадобилось время.

Да и любому из них понадобилось бы время, чтобы вникнуть в систему обороны, которую я выстраиваю. А время это сейчас терять нельзя. Ну и, конечно же, вопросы подчинения. И у тех стрельцов, которые пошли за мной, также сложилось своеобразное отношение к боярам. Царь — хороший, бояре — плохие.