Дети Доброты - Мила Бачурова

Эри села на кровать, посидела. Посмотрела в окно — ничего интересного. Серый спал. Разговор Джека и Марии доносился из-за закрытой двери неясными, приглушёнными звуками.

Чем дольше Эри сидела в одиночестве — дрыхнущий Серый не в счёт, — тем больше её подмывало послушать, о чём они говорят. Джек ведь наверняка ей всё потом расскажет! Ну что там, в самом деле, за секреты могут быть, о которых нельзя говорить при ней? А дверные доски от старости рассохлись, щели между ними здоровые. Если подойти поближе... В общем, Эри сама не поняла, как это случилось. Просто в какой-то момент уже стояла возле двери и смотрела в щель. Теперь и разговор можно было разобрать.

— ... я не понимаю, что со мной, — говорила Мария.

Она сидела на лавке у стола. Джек стоял, сунув руки в карманы, привалившись плечом к дверному косяку. Рядом с Марией почему-то не сел.

— Я ведь... я люблю Шамана! Уважаю его. Знаю, что он великий человек. Всем, что у нас есть, мы обязаны ему. Мы живы благодаря ему! И быть его женой — великая честь для меня.

Джек скучающе зевнул.

— Это я в курсе. Про честь, и всё такое — вы уж мне своим Шаманом черепушку насквозь проклевали. Любишь — ну, люби на здоровье, по этой теме у всех свои загоны, тут чужую башку не приделать. От меня-то чего хочешь? Благословления?

Мария покачала головой. И прошептала:

— Я — жена Шамана. Но думаю я о тебе. — Она густо покраснела, замолчала. Справилась с собой и продолжила с новой силой: — Каждую ночь я молю Мать Доброты, чтобы помогла не думать, не вспоминать тебя! Чтобы отвела эти мысли. Знаю, что они дурные, что это грешно и постыдно. Но ничего с собой поделать не могу.

Джек присвистнул:

— Зашибись дела.

Мария спрятала лицо в ладонях. Плечи у неё затряслись. Женщина плакала.

— У-у, ну только этого не хватало. — Джек отлепился от стены. Подошёл, присел перед Марией на корточки. Взял за руки, отвёл ладони от лица. И со странной интонацией проговорил: — Не тот я человек, по которому убиваться надо, лапушка.

— Почему? — Глаза Марии, полные слёз, смотрели на Джека с недоумением. — Почему — не тот?

— Шаман тебя целовал хоть раз? — вместо ответа спросил он.

— Да, — удивилась Мария, — конечно. Перед тем, как мы отправлялись спать, он всегда...

Джек покачал головой.

— Не, лапушка. Я не про то. Как в кино целуются — видала?

Мария промолчала, стыдливо отвернулась.

— Видала, — заключил Джек. — А с Шаманом у тебя такого не было, верно? И всего остального, что после поцелуев бывает, тоже никогда не было. Так?

— При чём тут это?

Мария говорила с трудом, почти шептала. Эри еле разбирала её слова.

— При том, что была бы ты нормальной бабой — уж я нашёл бы, как тебя утешить, не сомневайся. Раз, другой, десятый — а там, глядишь, надоел бы, и думать бы забыла про меня.

— Нет! — вскинулась Мария.

— Да, лапушка. Уж мне ли не знать, как оно бывает... Но только фигня в том, что с тобой так не получится.

— Почему?

— Да потому, что потом сама себя поедом сожрёшь, — сердито бросил Джек. — Переживать будешь, что Шаману изменила. Оно-то ладно — кабы я при тебе остался. Но я ведь не останусь.

— Почему? — снова спросила Мария. Она подалась к Джеку, с горьким недоумением заглянула ему в глаза. — Почему?

— Потому что не привык пристёгнутым сидеть, и меняться мне поздно. Влюбилась бы ты в нормального мужика, я бы тебе первый счастья пожелал, да сказал — чего сидишь, дура, беги к нему! Плюнь на своего Шамана, да разотри. Вон, хоть Георгий — глаз с тебя не сводит. Был бы не такой дурень, давно бы яйца подкатил. А со мной тебе связываться нельзя. И мужа не получишь, и свои, если узнают, заклюют. Я-то уйду, а тебе оставаться.

— Я... могла бы уйти с тобой.

— Нет. Не могла бы. — Джек поднялся, отошёл и снова привалился к стене.

— Почему?

— Потому что не возьму. Всё, лапушка, — отрезал Джек. — Побыли наедине — хорош. Иди домой, ужинать пора. А то с утра не жрамши, поди.

Мария встала. Дойдя до двери, задержалась, повернулась к Джеку.

Горячо прошептала:

— Я буду ждать тебя, — и быстро вышла из комнаты.

— Зря, — сказал закрывшейся двери Джек. И, не меняя интонации: — Уши там у некоторых не оплавились ещё?

Эри вспыхнула, отскочила назад. Через секунду щелястая дверь распахнулась — по всей видимости, от пинка. За ней стоял ухмыляющийся Джек.

Подскочил проснувшийся Серый:

— А?!

— Х@й на, — назидательно сказал Джек. — Выдрыхся? Вставай, пошли за стол.

Кирилл

— Присаживайся. — Григорий Алексеевич кивнул на стоящий у входа в бетонную будку матерчатый раскладной стульчик. Сам грузно опустился на второй, стоящий рядом.

— Вы подготовились, — заметил Кирилл.

— Знал, что ты придёшь.

— Я не один.

Григорий Алексеевич кивнул:

— И об этом догадывался. Позови Рэда, если хочешь. Мне нечего скрывать.

Кирилл свистнул. Ветки деревьев над сеткой закачались, калитку ловко, одним движением, перемахнула тёмная фигура.

— Мог бы не перелезать, — пожурил Мрака Григорий Алексеевич. — Там открыто.

— Не разглядел, — буркнул Мрак.

Григорий Алексеевич улыбнулся:

— Похож на отца. — Повернулся к Кириллу: — А почему твой сын не пришёл?

Кирилла будто ножом по сердцу полоснуло.

— Потому что мой сын остался на юге.

— Надеюсь, с ним всё в порядке?

— Я тоже надеюсь. — Кирилл внушал себе это каждую ночь.

С Серым остался Джек. Шамана увели. Ангелина пропала. С Серым и девчонкой ничего не случится! Но сердце плохо прислушивалось к уговорам. Оно ныло. Не давало спать, заставляя снова и снова прокручивать в голове варианты: как ещё можно было поступить, чтобы не подвергать сына опасности. Кирилл знал, что других вариантов не было. И всё же не мог об этом не думать.

— Вы не представляете, Григорий Алексеевич, какую кашу заварили, — горько проговорил он. — Просто не представляете!

Григорий Алексеевич