Саат. Город боли и мостов - Дарья Райнер

– Я ведь не знаю твоего имени.

Девочка размышляет. Хмурит лоб. Буравит гостью неживыми глазами.

– Исвена. Матушка говорила, отец был родом из Сурда, северо-восточной про-вин-ции, – проговаривает она деловито по слогам.

– Да, знаю, – кивает Умбра, – это далеко на континенте. Вторая по размеру часть империи.

– Так ты не глупая, что ли?

Если бы перед ней стоял живой ребёнок, она бы рассмеялась.

– Глупая. Но кое-что знаю. Наши имена похожи: я Невена.

– И что это значит? Мне говорили, что «иса» – это слёзы. Я долго плакала, когда родилась… и матушка решила так.

Умбра качает головой.

– Моя мама умерла в тюрьме, я её не помню. Некому было объяснять. Я выбрала другое имя, – говоря, она осторожно приближается к столу, – и другую семью.

Умбра отводит взгляд от Каллимы, распростёртой на полу. Провидица лежит лицом вниз, густые чёрные кудри укрывают плечи чернильным саваном.

Она понимает, почему длится разговор: маленькой хозяйке здесь попросту скучно – одной или в окружении других призраков, немых за давностью смерти. Ей, как и всякому ребёнку, нужна компания. Как тому же Вязге… Перед глазами всё ещё стоят его острые глаза и оберег, зажатый в пальцах.

– Исвена, – начинает она, думая, как не разгневать девочку, – можно мне взять несколько вещей?

– Из дома? Ты что, глупая воровка? – Каблучок стучит громче прежнего.

– Нет! Вернее, да… Моя семья – мы называем себя Братством – иногда крадёт у богатых людей, чтобы выжить. У нас нет родных, только мы… друг у друга. В город пришла болезнь, а тут, – она указывает жестом на ящички, – должно быть лекарство.

– Самозванка сказала? – Исвена фыркает. Она движется от стены к стене, пританцовывая, легко, будто не касаясь половиц, но башмачки чеканят ритм: тук-тук, тук-тук-тук…

– Она была моей подругой. Не стала бы врать.

Танец обрывается.

– Глупая. Не с теми дружишь. Ничего не получишь! А узнает матушка – явится и тотчас душу вынет. Вот так! – Она распахивает шаль на груди, и Умбра немеет. По белой некогда сорочке расползается пятно засохшей крови. Клетка рёбер сломана: там, где должно быть сердце, – пусто. Прямо сквозь плоть на краю раны продета булавка: брошь в виде пятилистника сирени свисает на лоскуте кожи.

– Я пыталась, – девочка вдруг шмыгает носом, – подлатать дыру, сделать красивее… Не вышло.

– Это она сделала? – Умбра не узнаёт собственный голос, хриплый и чужой. Она шагает к Исвене и опускается рядом на корточки. – Она тебя тут силой держит? Как остальных?

Будь перед ней живой ребёнок, она бы обняла, прижала, обогрела, утешила – насколько хватило бы сил. Вернее, раньше… Не сейчас. Теперь она опасна для живых, пока не вытравит заразу.

– Матушка очень сильная. Её сила в чужих сердцах, в крови… В проклятьях. Они держат. Башмачки тяжёлые. Отдашь мне свои? Давай меняться!

– Хорошо. Только помоги мне, Исвена, – она понижает голос, переходя на шёпот, – вместе мы справимся.

Умбра видит, как раздувается край занавески. Пламя свечи дрожит. Из-за стены доносится зевок. Клацают зубы. Кто-то стонет. Раздаётся мелодия – грустная, раздирающая душу нота, рождённая прикосновением смычка к струнам. Дом Каллимы приходит в движение, вздыхает, вбирает в себя шорохи и скрипы, чтобы отдать их сторицей.

– Нельзя! – Стук башмака звучит как приговор. – Глупая! Смотри, что ты наделала, они её разбудят и всё расскажут! Беги теперь, пока можешь.

– Не могу! – Умбру снова захлёстывает паника после затишья, к которому она привыкает, думая, что подобрала ключик к маленькой Исвене. – Мне нужно лекарство.

– Забирай, всё забирай! – Ящики распахиваются, дверцы хлопают, гул нарастает. – Она идёт!

Исвена бледнеет, становится прозрачной; сквозь неё виден огонёк свечи. Воска почти не осталось, он мягкими наплывами украшает скатерть. Ещё чуть-чуть – и погаснет. Насовсем.

Умбра ощущает себя зверем, запертым в клетке. Что будет, когда придёт охотник?.. Смерть Каллимы была мучительной, жестокой. Сердце стучит, как недавно девичьи башмаки. Тук-тук-тук. Она хватает склянки наугад, надеясь не ошибиться ящиком, и прячет их в карманы платья.

– Да беги же, глупая!

– Идём со мной! – Умбра протягивает ладонь.

Кто-то счёл бы её безумной. Люди говорят, от прикосновения духов наступает мгновенная смерть. Или их проклятие передаётся живым, но это лишь байки.

Ёршик утверждал, что Соня, который приходил по ночам, дотрагивался до него и не раз. Холодно. Страшно. Но терпимо, если выждать. Ничего плохого с ним не случилось.

Если Ёршик пережил – сможет и она.

Доски под ногами ходят ходуном. Стёкла вылетают с дребезгом, усыпая пол осколками. Порыв ветра гасит свечу, и комнату проглатывает тьма – полная и окончательная. Истинная, властная Хозяйка, не знающая полумер. Голодная и тихая, она умеет ждать…

Неживая ладошка, холодная на ощупь, словно медуза, тает между пальцев.

– Глупая, – говорит Исвена напоследок, но не высокомерно, а с жалостью. Она уходит, её больше нет. Только бы успела спрятаться от гнева «матушки».

Умбра спотыкается и спешно, почти на четвереньках, добирается до двери.

– Киа эне, каи-рай.

Она оборачивается через плечо, зная, что это Каллима. Не Хозяйка в её изломанном теле, а отголосок настоящей видящей. Она называет её «беглянкой», как и раньше.

– Киа ора, те-ваку, – на ресницах застывают слёзы. Горько желать жизни тому, кто уже мёртв. – Хаэре.

«Уходи».

Слово переходит от одного к другому. По цепочке. Сказанное Вязгой, подхваченное Умброй, отданное Каллиме. Скат говорил, что та-мери верят в «мир, следующий за смертью». Или множество миров, через которые путешествуют души. Если так – им обеим пора.

Дом сотрясается от основания до черепичной крыши. Выплёвывает Умбру. Она чудом успевает скинуть туфли с ног – старые, но крепко сшитые, целые. Падает с крыльца, босая, ползёт на коленях вдоль улицы, пока не утыкается лбом в мокрую брусчатку. Хозяйкина сила – ничто за стенами. Не догонят проклятья, не настигнут.

С неба сеет дождь, его капли бегут по щекам. Вода остужает кожу; мышцы горят пламенем. Умбре кажется, что вместо крови по жилам течёт лава. Перед глазами темнеет. Она сделала что могла: у Исвены теперь лёгкие башмачки, мягкие…

Больше не стучат.

СТРАНИЦА ДЕСЯТАЯ. Колокол

21 день Заката, 299 г. от ВП

Остров Ржавых Цепей

Скальный навес прячет пещеру от посторонних глаз. Небо за спиной светлеет: хмурое утро наползает с моря, проглатывая остров Ржавых Цепей. Нуре кажется, что они убегают, пытаясь догнать ночь.

Карп шагает впереди, за ним Горчак. Луч света от фонаря выхватывает пучки травы на дюнах и быстрых ящериц, что ныряют под камни. Нура идёт без поклажи, но левая ладонь занята рукой Ёршика. Он молча сжимает её пальцы, когда