Саат. Город боли и мостов - Дарья Райнер

«Век долог – жизнь коро́тка, брат не платит за брата.

Будет ждать у берега лодка. Что выросло – пожато».

Умбре кажется, что слова доносятся из нутра города: не от детей, а от стен.

День Жнивья гаснет в сумерках. Лето умирает на Восьмом мосту, как прежде – на Девятом.

Лязг ворот отрезает надежду.

☽ ✶ ☾

81 день Заката, 297 г. от ВП

Остров Ржавых Цепей, Хребет

Он ждал её в назначенном месте. Вернее, не её – посланника. Человека с информацией, за которую «С.» был готов заплатить.

– Стой.

Невена послушно замерла.

– Назови ключ.

Почти как в сказке, только там слово – волшебное: стоит пожелать, и всё исполнится. Иногда ей грустно оттого, что жизнь не сказка. Жизнь не разбирает, кто герой, а кто злодей. Не играет в поддавки и не даёт второй попытки. Её не в чем винить. Любая ошибка принадлежит только тебе. Упал и расшибся – смотри под ноги. Если встанешь.

– Твой ключ – се аху.

Она хотела спросить, что это значит и что связывало незнакомца с языком та-мери, но всё-таки сдержалась. Боясь допустить ошибку, выбирала, куда наступить при следующем шаге.

– Почему Щуп прислал девчонку?

Невена поняла, что ошибочно приняла собеседника за взрослого мужчину. Высокая фигура в кожаной куртке с капюшоном принадлежала мальчишке – на пару лет старше неё. Это мало что меняло: он по-прежнему был сильнее и быстрее, но удивительным образом она испытала облегчение.

– Я не от Щупа, но у меня есть это, – Невена подняла сложенный в несколько раз лист бумаги на вытянутой руке, – и я хочу предложить вам работу. Вы же этим занимаетесь? Крадёте у тех, кто не пострадает? В смысле… не умрёт от голода. Вы не пиявки и не состоите в уличных бандах. Верёвочное Братство, так ведь?

Он вскинул подбородок. Ноги были широко расставлены, руки скрещены на груди.

– Говори. Я буду слушать, а потом решу. Но сначала – расскажешь, как нашла тайник.

Невена набрала в грудь воздуха и сделала шаг.

☽ ✶ ☾

2 день Заката, 299 г. от ВП

Остров Ржавых Цепей, Хребет

Они петляют узкими проулками. Шум стихает за спиной, слух постепенно возвращается. Умбра слышит стук сердца – ритм шагов по гулкой мостовой.

– Далеко ещё?

– Почти пришли.

Нужды больше нет, и рука Вязги выпускает её ладонь. Умбре некуда больше пойти. Она и помыслить не может, что останется во Внутреннем круге на ночь. Сомнений нет: в отношении бездомных у гиен особый приказ. Тюрьма и городская больница скоро будут переполнены. Проще избавиться от возможных переносчиков хвори, чем кормить или тратить лекарства.

Умбре нужна передышка. Несколько минут отдыха – дать сердцу уняться – и, возможно, разговор с Петлёй, чтобы решить, что делать дальше. Братья знают тайные ходы, но все они ведут во Внешний круг – по воде ли, под землёй… Из Внутреннего должны быть свои пути. На поверхности лежит только часть Клифа, города, хорошо знакомого добродетельным гражданам: они никогда не видели изнанку, ревностно хранящую секреты…

В одной из подворотен Вязга ныряет под железную сетку, придерживая колючий край. Умбра следует его примеру.

Они оказываются в глухом заднем дворике. Три стены без окон слепо смотрят друг на друга. Крыльцо завалено корзинами и ящиками, похожими на те, что высятся горой во дворе Крепости.

Умбра сглатывает. Пересохшее горло саднит после долгого бега.

На всякий случай она запоминает особый стук в дверь. Засов щёлкает с другой стороны. Вместе с Вязгой они входят в заброшку; за порогом перешёптываются половицы.

То, что дом ничейный, становится ясно сразу. Пиявки, его новые хозяева, жмутся друг к другу, сидя на матрасах и тряпье, постеленном на пол. Десяток человек Умбра насчитывает в комнате – туда ведёт короткий коридор. Истинные знают, сколько ещё прячутся в кухне. Из-за ширмы доносится надрывный кашель. Вязга скрывается там, оставляя гостью на попечение старшей сестры.

Умбра не сразу узнаёт Петлю – не просто худую, как щепка, а болезненно-тонкую, со смятым, как бумага, лицом и запавшими глазами. Она выглядит лет на двадцать старше Вязги, хотя на самом деле их разделяет семь. Волосы на голове совсем редкие; видны островки белой кожи. У рта краснеют гнойные нарывы.

– Это ты. – Петля с трудом шевелит губами. – Снова принесла одеяла? Или пожрать? Так вроде нет, руки-то пустые… Чего хочешь?

Умбра не понимает, серьёзный это вопрос или горькая насмешка. Она отступает, делая шаг назад. Пристальнее вглядывается в пиявок, пытаясь увидеть на бледных лицах признаки болезни.

– Вы давно тут, среди нутряков?

– Тебе зачем знать-то? Радуйся, что не среди вас.

– А хозяева?

– Уехали, бросили, сгинули, – Петля пожимает плечами, – какая теперь разница? Это наше место. Иди в своё.

– Не могу. Мосты подняли, во Внешний круг не сбежать.

– Плохо дело, подруга. Застряла, значит, с нами-то. – Смешок переходит в приступ сухого, надрывного кашля. – Боишься меня?

Петля подаётся навстречу. Умбра отступает в коридор.

– Когда ты заразилась?

– А ты любопытная, как погляжу. Всё возьми да выложи… Вязга!

– Чего? – откликается тот нехотя. В кухне гремит посуда, тонко звякает ложка, падая на пол.

– Когда я в Латунке-то была?

– Третьего дня!

– Значит, так.

Умбра не верит ушам. Выходит, не помог карантин: зараза гуляет по городу. Расползается, как змеиный клубок. Опоздали. Людей сжигали зря, теперь весь город превратится в Латунку…

– Ты была у лекаря?

Петля хохочет. Затем так же надрывно кашляет.

– А ты? – Она склоняет голову на бок. Проводит по щеке ногтями, срывая гнойные корки, отчего становится похожа на странное насекомое во время линьки. – У многих докторов за свою жизнь была? У внешников всё просто: не лечит брага или настойка из огницы – вылечит топор. А тут… На таких, как мы, не тратят пилюли. Что толку-то? Бросают на корм гиенам. У них будет мно-ого забот в ближайшие дни, – протягивает она певуче и хрипло.

Умбра не уточняет, у кого именно: врачей или жандармов. Очевидно, что у тех и у других. Миножьей хвори без разницы: чешет всех под одну гребёнку, без разбора.

– А Вязга?

– Чего Вязга-то?

– Он же от тебя… И остальные.

– Он крепкий, – отрезает Петля. Скребёт голову. Её движения становятся рваными, суетливыми. Умбра вспоминает Каллиму, и желудок – на счастье, пустой – сводит в болезненном спазме. – Хоть и младший, а крепче меня. Оставайся, если хочешь. Верну долг одеялом. И сухарь лишний найдём.

Умбра качает головой.

– Мне в Крепость надо. Твои знают тропы? В обход