Хозяин антимагии #6 - Миф Базаров

— Здесь, смотрю, пока ещё тихо, — отозвался я, наконец высвободив руку из цепких объятий Цеппелина.

— Тише, чем хотелось бы, — с лёгким укором сказал Фердинанд.

В этот момент к нашей группе подошёл Ефим Алексеевич Черепанов.

— Добро пожаловать, ваше сиятельство. Доложу о текущем состоянии, — мой инженер говорил по делу, без лишних эмоций. — Первый дирижабль, «Гроза», уже на финальной стадии сборки. Завтра к полудню планирую первый подъём для проверки балансировки. Второй, «Ливень», прибыл на станцию вчера вечером, начали разгрузку секций. Третий, «Морось», должен быть здесь завтра к исходу дня. График точный, проблем, по моим расчётам, быть не должно.

Я кивнул.

Цеппелин, всё ещё сияя, хлопнул меня по плечу:

— Кирилл Павлович, размещайтесь у нас! Мы с Милой сняли небольшой домик на краю плато, вид такой открывается — дух захватывает!

Я взглянул на влюблённую пару. Фердинанд бессознательно положил руку на плечо Мирославы, а девушка чуть заметно прижалась к любимому. В этой позе читалась такая естественная, спокойная близость, что я сразу понял: вторгаться в их личное пространство накануне длиной экспедиции было бы неправильно. Да и самому требовалось место, где я мог бы на несколько часов остаться наедине со своими мыслями.

— Благодарю, Фердинанд, но, пожалуй, останусь в своём вагоне, — вежливо отказался я. — Там есть всё необходимое. Ефим Алексеевич, распорядитесь, чтобы его подогнали поближе к сборочной площадке. Хочу быть в эпицентре событий.

В глазах Мирославы мелькнуло понимание, и она чуть кивнула. Цеппелин же на мгновение опешил.

— Конечно, Кирилл Павлович! Сейчас всё устроим! Ваш «отель на колёсах» будет в два счёта переставлен! — кивнул Черепанов.

Следующие дни пролетели в лихорадочном ритме.

Все три дирижабля уже покоились в доке, проходя последние стадии оснащения. «Грозу», «Ливень» и «Морось» набивали содержимым, словно исполинские сигары.

Утром третьего дня ко мне в вагон, как обычно, пожаловали с докладами Цеппелин и Черепанов.

— На всех дирижаблях уже установлены пулемёты и скорострельные пушки, — докладывал Черепанов, сверяясь с заветным блокнотом. — На «Мороси» идут работы по усилению каркаса в кормовой части, выявили небольшую слабину при испытаниях на вибрацию. Устраним к вечеру.

— А я, Кирилл, могу сообщить приятные новости о кадрах, — подхватил довольный Фердинанд. — Все три капитана приняли корабли и приступили к службе.

— Им можно доверить столь большие суда?

— Да, — уверенно кивнул Цеппелин, — они прошли боевое крещение на «Гордости графа».

Я поднял бровь, откладывая в сторону карту колоний.

— Боевое крещение? Я что-то пропустил? Когда это успели?

— Так ещё три недели назад, когда проверяли плато в седьмом круге миров. На обратном пути в шестом круге нарвались на назойливых филантов! Они преследовали нас.

— И как оторвались? — поинтересовался я.

— Да легче лёгкого! — махнул рукой Фердинанд. — На борту было пять сильных магов-воздушников: я, Мирослава и трое будущих капитанов! Вспомнили ваш трюк с высотным струйным течением. Забрались повыше, поймали попутный ветер — и были таковы! Капитаны действовали хладнокровно и слаженно, прямо загляденье!

Я кивнул, мысленно отмечая, что лёгкость, с которой Цеппелин рассказывал об этом, была немного наигранной. Он, как и я, понимал, что любой вылет за пределы безопасной зоны — это риск. Но и отрицать пользу такой практики нельзя.

Обратил внимание, что Черепанов явно хочет что-то сказать, но словно не решается.

— В чём дело, Ефим Алексеевич?

— Да, может, и ни в чём, просто график отгрузки снарядов немного сорван. Ни одного ящика с армейских складов так и не погрузили. Должны были начать с вечера, но интендантская служба тянет резину. Говорят, какие-то формальности.

— Формальности? — переспросил я. — У нас карт-бланш от самого Дмитрия Романова. Какие могут быть формальности?

— Не могу знать, ваше сиятельство, — развёл руками Черепанов. — Там свой устав.

— Что ж, тогда придётся прояснить этот вопрос лично. Проводите меня на склады, Ефим Алексеевич. Посмотрим, что там за формальности такие особенные.

Складской район располагался на соседнем, более мелком плато, соединённом с основным широким, но шатким висячим мостом. Переход по нему был сродни аттракциону. Мост ощутимо покачивался под ногами, а в просветах между досками зияла бездонная пропасть, затянутая облаками.

На складе царила подозрительная тишина. Никакой суеты, никаких грузчиков, перетаскивающих ящики со снарядами.

— В чём дело? — спросил я у старшего по званию, сержанта. — Почему не ведётся погрузка?

— Не могу знать, ваше сиятельство, — пожал тот плечами. — Ждём распоряжения от интенданта Петрушина.

Мне указали на небольшое каменное здание управления складами.

Войдя внутрь, я обнаружил за столом немолодого полковника с аккуратно застёгнутым мундиром и надменным, недобрым взглядом.

— Граф Пестов, — представился я. А вы полковник Петрушин? Меня интересует, почему до сих пор не начата отгрузка артиллерийских снарядов для дирижаблей.

Петрушин медленно поднял на меня глаза, не выражая ни малейшего почтения.

— Граф Пестов, — произнёс он с холодной вежливостью. — Распоряжение о выделении боеприпасов есть. Но фонды не утверждены, накладные не подписаны соответствующими инстанциями. Ваше личное распоряжение, сколь бы весомо оно ни было, не отменяет имперский военный устав. Мы действуем строго по регламенту.

В его глазах читалось глумливое удовольствие.

Это был чистейшей воды саботаж, прикрытый бюрократической волокитой. Карт-бланш от Дмитрия, оказывается, не всесилен. Военный аппарат в колониях — это отдельное государство со своими законами и кланами. Митя, друг, тебе здесь предстоит большая работа.

Понимал, что формально время ещё было.

Снаряды лежали здесь, на складе, и за сутки их можно погрузить. Привлекать для решения этой проблемы Дмитрия, который сейчас «тушил пожар» в колонии «Ярцево», было непозволительной роскошью. Но и оставлять всё как есть — значило поощрять это мелкое вредительство.

Вернувшись в свой вагон, я немедленно сел за телеграфный аппарат. Несколько шифрованных депеш ушло в центральную колонию, Леониду Гурьеву. Ответ пришёл быстрее, чем я ожидал. Лёня, используя ресурсы вокзально-театральной сети, быстро выяснил суть проблемы. Полковник Петрушин оказался двоюродным шурином генерала Воробьёва, которого по приказу Дмитрия повесили на шпиле вокзала в «Екатеринино». Выходило, это была личная месть, возведённая в абсолют бюрократическим идиотизмом.

Мысль о том, чтобы бежать к Дмитрию и просить надавить, вызывала у меня внутренний протест. Я обладал достаточными ресурсами, чтобы решать такие проблемы самостоятельно. Кроме того, я понимал: когда сюда начнут съезжаться патриархи могущественных родов, этот Петрушин в мгновение ока превратится в шёлкового и услужливого чиновника. Но ждать этого момента и надеяться на авось было не в моих правилах.

Решил действовать так, как подсказывал опыт жизни в двадцать первом веке: использовать информационное давление.

Отправил две срочные телеграммы: одну — Смольникову в «Павловск», другую — журналисту Гиляровскому.