Фантастика 2025-170 - Анатолий Анатольевич Логинов

была обычным, живым, но тысячелетним существом, и если люди так долго и тяжело менялись за свою короткую жизнь, то как сложно будет измениться ей, когда за прошедшие годы так много опрометчивого было совершено? Не очень приятно контролировать ее с помощью заклятия. Повелевать ей. Но лучше это будем делать мы, точнее, я сама. Лучше я, чем ее беспощадный отец.

Раскаленный воздух пропитывается электричеством от рассекающих его молний. Я беспомощно взирала за развернувшейся в зале битвой, в страхе жалась к стене и размышляла о том, почему Костя все же сделал то, что сделал? Наверное, не мог позволить отцу опять повторить содеянное, произошедшее много лет назад.

Константин любил Алену, а отец навсегда ее забрал.

Константин не мог допустить подобное здесь и сейчас – той трагической истории – с его братом или с кем бы то ни было еще.

И вот что-то сместилось в многовековом противостоянии внутри их семьи. В первый раз.

Я видела, как Ян пытается снять шлем со Смога. Властитель ада стоял на коленях. Константин копил силу тысячу лет, ее хватало, чтобы одолеть Чернобога.

Сквозь гул ветра братья зовут Валентину, и она оборачивается, прерывая бой. Прежняя нерешительность вспыхивает во взгляде, когда она смотрит на отца.

Ян приказывает ей, громко и повелительно, чтобы она с ним разобралась, как уже кричал прежде, когда она не рискнула, боясь последствий. Испугавшись, что у нее не получится, а отец все равно победит, отомстит ей, накажет.

Ян продолжает неистово орать, и Валентина медленно опускает необычайно длинные ресницы, выжидает несколько секунд в неуверенности, затем делает глубокий вдох и вмиг поднимает глаза.

Смог разрывается на куски, разлетается в разные стороны.

Она сделала то, на что не решалась много лет. Положила конец этой схватке.

Теперь я по-настоящему осознала, что Смог ненавидел людей. Искренне и самозабвенно. Он так преисполнился жгучей ненависти, что ему стало наплевать на мировой баланс, который он когда-то поклялся поддерживать, присягнув Тьме.

Он ненавидел их, потому что его дети беззаветно любили простых смертных.

Да, они должны были любить, но, по его мнению, не слишком сильно, а свысока, как своих подданных, тех, кто поклоняется цмокам, как рабов, как безвольных низших существ.

Драконы же лучше всех, выше остальных созданий. И ценнее.

Ценнее волков, других ирийских богов. Драконы в его понимании – совершенны. Их врожденное самолюбие и высокомерие являлись для Смога идеальными качествами.

Смог был средоточием всего. Фундаментом. Основой. Предводителем. Но однажды Константин полюбил смертную девушку – как равную себе. Высокородный дракон из королевской семьи воспылал страстью… к человеку. К оболочке – так Чернобог называл каждого из смертных. К душе, которая была никем и ничем.

А такого Чернобог не мог простить ни людям, ни своим детям.

Мне неведомо, что теперь с ним было, но сомневаюсь, что физическое уничтожение, разрушение плотного тела, могло убить существо нави, не говоря уже о древнем боге.

Однако синих искр, навсегда испаряющих ошметки Смога, не наблюдалось.

Последнее, что я вижу, как незнакомые цмоки, служившие правителю ада, и туросики начинают менять звериное обличье на человеческое, а потом по очереди склоняются ниц перед теми, кто только что поверг их повелителя.

Перед наследниками Смога – и преемниками ада. И прежде чем ветер Александры успевает стихнуть, я, перепачканная кровью, окончательно лишившись сил, проваливаюсь в обморок.

* * *

Когда я распахиваю глаза, обнаруживаю себя посреди жаркой багровой пустоши. Рубиново-сапфировая галька впивается в спину и бедра, шею и лицо щекочут волосы – мягкие пряди рыжих локонов рассыпаются на меня, будто падающий с небес дождь. Низкий голос Валентины буквально выводит меня из морока, в воздухе звучат слова на уже привычном, но по-прежнему непонятном праславянском языке.

Слова складываются в заклинание.

Дракониха застыла надо мной, изящные аккуратные руки мягко прикладываются к моим ключицам, попеременно перекочевывая на раненое бедро. Не сразу осознаю, что ворот платья широко распахнут, а подол задран почти до пояса, полностью обнажая мои ноги.

Между бархатистой кожей ее рук и кожей моего человеческого хрупкого тела, висящего на волоске от смерти, – вода. С трудом поворачиваю голову набок и цепляюсь взглядом за пустые стеклянные колбы, похожие на те, что Ян припрятал в кармане камзола, когда мы находились в кабинете князя в замке.

Кажется, это емкости с мертвой и живой водой, которые прямо сейчас исцеляют меня.

Пока губы Валентины шепчут, а рыжие волосы уже не щекочут мое лицо, делаю рефлекторный глубокий вдох душного воздуха, кишащего запахом бурлящей смолы. Ощущаю, как легкие тяжело наполняются им, обжигающим, подобно лаве, а затем пытаюсь сфокусировать взгляд на высоком мрачном замке, вершиной уходящем в огненные тучи, у подножия которого я лежу, и на силуэтах: кто-то покидает твердыню в эту самую минуту.

Сперва они напоминают едва различимые тени, но они приближаются, и вот я уже узнаю среди них Яна, Константина, Гая и Алексея. И еще мужчину, которого видела ранее, когда Ян позволил заглянуть в свои мысли.

Это Троян. Значит, его освободили.

Помимо шепота Валентины, невольно вслушиваюсь в разговор братьев с богом конца света. Они обсуждают условия сделки, заключенные с его возлюбленной Живой. Мужчина, услышав ее имя, вскидывает руки, покрытые черными лентами татуировок, к длинным растрепанным и запутанным волосам и приглаживает их, незаметно и в то же время стремительно преображаясь: прямо на моих глазах, подчиняясь магии, пряди укорачиваются, седая борода исчезает, а сутулые плечи распрямляются.

Он меняет свою сущность, принимает очередную из трех форм, которые имеет, на сей раз превращаясь из старца в мужчину средних лет. Он чувствует, что я на него смотрю, и переводит на меня взгляд.

Нас разделяет некоторое расстояние, но могу поклясться, что четко вижу, как в глубине радужек его глаз кишит черная мгла оттенка исчерчивающих его тело татуировок.

Спустя минуту я слышу его голос, доносящийся до меня приглушенным эхом, теряющийся на полпути, находящий преграду в плотной стене густого воздуха.

Он говорит что-то о Тьме, в которую я окунулась в озере.

– …она прошла сквозь нее. Искупалась в ней. Ей следует быть осторожнее…

Он о чем-то предупреждает их и меня, но мне невдомек, о чем именно.

Ян что-то бормочет и задает некий вопрос, которого мне не уловить.

А Троян, первое создание Тьмы, хранящий узорчатые следы ее прикосновения к своей плоти, отвечает:

– Я не способен ею управлять…

Конечно, он имеет в виду Тьму – первозданную, ту самую, частицы которой наполняли озеро.

Эта Тьма, по словам Яна, не должна знать, что я