За последним порогом. Цена жизни. Книга 2 - Андрей Стоев

Мы с Оттоном переглянулись и дружно встали из-за стола.

– Дамы, дамуазели, – галантно сказал я, – позвольте вас покинуть.

Мама царственно кивнула, и мы с некоторым облегчением оставили женщин одних.

– Должен признаться, ваша мать и в самом деле производит очень сильное впечатление, барон, – заметил Оттон, когда мы устроились в маленькой гостиной с бокалами в руках. – Кстати, здесь нормально будет обращаться к вам таким образом?

– Не вполне, – честно сказал я. – Для нашего общества такое обращение будет выглядеть некоторым принижением. «Господин Кеннер» будет смотреться более подобающе.

– Даже так? – удивился герцог. – В самом деле принижением?

– Барон – титул весьма скромный, – пожал я плечами. – Он слабо соответствует моему реальному положению в княжестве. Я понимаю, что в империи к нашему дворянству относятся с некоторым пренебрежением, но здесь всё наоборот.

– Я бы не сказал, что с пренебрежением, – Оттон покрутил рукой в воздухе, пытаясь сформулировать мысль. – Скорее, мы просто плохо понимаем, кто у вас чего стоит. Титул всё же позволяет как-то ориентироваться – если мне представляют кого-то как графа, я сразу понимаю, чего от него можно ожидать.

– А понимаете ли? – усмехнулся я. – Графы бывают очень разные. А у кого-то и вообще титул из вежливости, по жене. Кто-то по богатству и влиянию способен посоперничать и с герцогом, а другой не сравнится и с иным бароном.

– С вами, например? – улыбнулся он.

– Чепуха, – отмахнулся я. – Барон я достаточно заурядный, и баронство у меня вовсе не выдающееся. Просто я планирую, что у меня будет второй сын, которому я это баронство и оставлю, вот и пришлось вложить туда кое-какие деньги, чтобы довести его до более или менее пристойного состояния. Для нашего семейства это баронство совершенно ничего не значит. Но возвращаясь к моим словам: я имел в виду, что титул – это всего лишь некая начальная заявка. Прежде чем иметь дело с представленным вам графом – да даже прежде, чем просто дать ему аудиенцию, – вы сначала наведёте о нём справки.

– Пожалуй, соглашусь с вами, – кивнул он. – Сам по себе титул говорит не так уж много.

– Так ведь и у нас точно так же. Золотой значок гербового дворянина – это заявка на внимание, а дальше надо выяснять, что это за личность.

– И всё же наша система титулов кажется мне понятнее и удобнее, – заметил Оттон.

– Вы правы, она во многом лучше, – несколько неожиданно для него согласился я. – Но она лучше для дворян, а вот для государства наша система намного выгоднее.

Брови у герцога поползли вверх и он, не скрывая удивления, попросил:

– Поясните, пожалуйста, ба… господин Кеннер.

– Извольте, ваше высочество, – охотно согласился я. – Вам знакома история Новгородского княжества? Как оно стало тем, чем является сейчас?

– Боюсь, что крайне смутно, – с некоторой неловкостью признался он.

Можно было и не спрашивать. Меня всегда удивляла эта самодовольная зацикленность европейцев на себе и полное отсутствие интереса к соседям – хоть в том, хоть в этом мире. При этом то, что соседи могли им при случае крепко навалять и время от времени это проделывали, никак не помогало европейцам осознать, что подобная дурацкая уверенность в собственном превосходстве вредит прежде всего им самим. Впрочем, это их дело – соседям это скорее выгодно.

– У нас не сложилась многоуровневая феодальная структура – в ней просто не было необходимости. Русь большая, но отдельные княжества не настолько велики, да и общий уровень развития в те годы у нас всё же был существенно ниже, чем у остатков Римской империи. Структура власти у нас была довольно простой: князю непосредственно подчинялись владетели земель, которых можно было считать аналогами ваших баронов. Впрочем, бо́льшая часть земель всё-таки принадлежала самому князю. Система неплохо работала, и так продолжалось до тех пор, пока князь Любослав не начал процесс изъятия земель у дворянства.

Герцог слушал внимательно и выглядел искренне заинтересованным.

– У нас есть памятник ему, но потомки до сих пор его не особенно любят, и учебники истории упоминают князя довольно неохотно, можно сказать, сквозь зубы. Процесс изъятия был долгим и очень трудным; иногда земля просто отбиралась под каким-то предлогом, порой принудительно выкупалась – но в основном князь давил экономически, высокими налогами на землю и различными штрафами вынуждая владельцев продавать землю казне. В целом методы князя Любослава были довольно спорными, отчего память о нём осталась очень неоднозначная, но именно благодаря ему Новгород в развитии стремительно рванулся вперёд, превращаясь в мощную промышленную державу.

– Я всё-таки не понимаю связи, – заметил Оттон. – Каким образом уничтожение феодов могло вызвать развитие промышленности?

– Позвольте мне это прояснить, ваше высочество, – улыбнулся я. – Так вот, изъятие земель запустило два важных и дополняющих друг друга процесса. Попробуйте поставить себя на место такого владетеля земли. Князь вынудил вас продать землю, но заплатил более или менее справедливую цену. Что вы будете делать дальше?

– Очевидно, вложу эти деньги куда-нибудь, – пожал плечами герцог.

– Другого варианта не просматривается, – согласился я. – Не считая, конечно, варианта бездарного проедания этих денег. Однако в деревне деньги вкладывать некуда, и вам приходится задумываться о переезде в город. И вот вы оказываетесь в городе и начинаете искать надёжное вложение вашего состояния. Торговля отпадает…

– Почему? – удивился Оттон.

– Нашему дворянству запрещено заниматься торговлей, – объяснил я. – Этот закон, кстати, продавил всё тот же князь Любослав незадолго до того, как начать изымать земли. Точно по той же самой причине отпадает ростовщичество. И что вам остаётся? Только вложение в какое-нибудь производство.

– В самом деле, – задумчиво отозвался герцог. – Интересно…

– Другой стороной этого процесса явилось освобождение крестьян, – продолжил я. – Хотя крестьяне у нас всегда были свободными, у владельца земель хватало способов привязать крестьянина к земле, и некоторые из этих способов были довольно близки к закабалению. А после того как земля отошла в казну, у крестьянина появилась возможность для свободного передвижения. И лишние вторые-третьи сыновья хлынули в город, дав новым производствам остро необходимую им рабочую силу. Специалисты считают князя Любослава величайшим реформатором в нашей истории, несмотря на то, что в обществе его не очень любят.

– Интересно, – повторил Оттон. – Но мне кажется, в своём пересказе вы довольно сильно упростили реальную картину. Не думаю, что такую реформу было действительно возможно провести именно в таком виде.

– Разумеется, я опустил множество деталей, – не стал возражать я. – Например, одновременно с изъятием земель происходило создание крестьянских общин – по сути, кооперативов. По сравнению с крестьянином-единоличником, крестьянин, входящий в общину, платил в два, а то и в три раза меньше налогов. Кроме того, казна давала общине ссуду и землю в аренду за довольно скромную плату – правда, исключительно денежную, натуральная оплата не принималась. Оказалось, что крестьяне прекрасно справляются и без землевладельца – о голодных годах никто с тех пор не слышал, а доходы казны заметно увеличились.

– Действительно, чрезвычайно интересная история, – задумался герцог. – Однако мне неясно, как ваш князь сумел настолько точно предвидеть последствия. Такая масштабная реформа, которая буквально переворачивает всю страну, с тем же успехом могла всё разрушить.

– А вот это очень правильный вопрос, ваше высочество, – с уважением заметил я, – но на него никто не даст вам ответ. Хотя у меня есть кое-какие подозрения на этот счёт.

– Подозрения? – он с любопытством посмотрел на меня.

– Мне кажется, я знаю, кто это организовал, но я не могу обсуждать эту тему, – покачал головой я. – Скажу только, что наше общество гораздо сложнее, чем кажется на первый взгляд. Я и сам не уверен, что знаю о нём всё. Впрочем, это можно сказать про любое общество.

– Верно замечено, – кивнул он.

– А в дополнение князь Любослав начал масштабную военную реформу, которая была продолжена всеми его потомками. Причём что любопытно, никто из современников эту реформу не заметил. То, что фактически имела место большая военная реформа, историки начали подозревать только во время правления его внука, когда появилось много исследований по правлению Любослава.

– Как такое возможно? – поразился Оттон, глядя на меня с недоумением. – Вы не разыгрываете меня, господин Кеннер?

– Ни в коем случае, ваше высочество, – категорически отказался я. – У меня нет склонности к дурацким розыгрышам.