Железный Ворон - Ярослав Мечников

Мужчина в робе постоял у окна ещё с полминуты, глядя на что-то, чего мы не могли видеть. Затем он крякнул, почесал в затылке и, развернувшись, побрёл вглубь помещения, удаляясь от решётки. Его шаги становились всё глуше и глуше, пока совсем не затихли.

Мы остались одни. Тишина.

— Фух, — выдохнула Лина рядом со мной. — Пронесло. Это, должно быть, старый Хорт. Местный завхоз. Он отвечает за все подвалы и кладовки. Вечно чем-то недовольный старый ворчун.

Она посмотрела на ржавый рычаг.

— Ну что? Будем пробовать?

Я посмотрел на рычаг. Затем на решётку. Путь был свободен. Но…

Но ведь завхоз может вернуться. Или кто-то ещё может войти в этот подвал. Выходить сейчас, днём, было рискованно. Нас могли заметить.

— Лина… — прошептал я, и в моём голосе смешались азарт и осторожность. — Чёрт меня дери, мне не терпится туда!

Я посмотрел на ржавый рычаг, который обещал свободу. Но потом я заставил себя успокоиться. Моё новое стратегическое мышление, отточенное за последние сутки, подсказывало — нужно ретироваться.

— Но… — я повернулся к ней. — Не сейчас. Не сейчас. Нужно вернуться.

— Вернуться? — удивлённо прошептала она. — Но мы же почти у цели!

— Именно! — я кивнул. — Теперь мы точно знаем, что здесь есть выход. И это самое главное. Мы сможем выходить отсюда, когда захотим. Но выходить нужно с умом. Ночью. Или хотя бы по одному, чтобы другой мог прикрыть. Ползём назад. Пока Дамиан не вернулся. Я не знаю, можно ли ему доверять.

Лина на мгновение задумалась, взвешивая мои слова. Затем на её лице отразилось понимание и уважение.

— Ты прав, — кивнула она. — Чёрт. Ты скучный, но ты прав. Планирование важнее импульсивности. Этому меня пытался научить отец.

Она усмехнулась.

— Ладно. Отступаем. Но это место теперь — наш главный секрет.

Мы развернулись и поползли обратно. Путь назад казался короче. Теперь мы не исследовали, а возвращались с добычей — бесценной информацией.

Через десять минут мы уже были у люка в моей комнате. В комнате никого не было.

— Нужно закрыть, — сказала она.

Я нащупал дверцу и толкнул её. Она с тихим щелчком встала на место, снова слившись с тёмной стеной. Я вылез, отряхиваясь. Наш секрет был снова запечатан.

— Фух, — выдохнула Лина, снимая с запястья браслет «Тихого шага». — Вот это было приключение!

Она отдала мне и браслет, и вторую светосферу.

— Держи. Пригодятся. Назовём это «набор для побега».

Она с довольной улыбкой посмотрела на меня.

— Ну, пойду к себе, пока Дамиан не вернулся и не начал задавать свои язвительные вопросы. Ещё увидимся, Воронцов. И помни… — она приложила палец к губам. — Ни слова.

С этими словами она вышла из моих апартаментов, тихо прикрыв за собой дверь.

Я остался один. Наконец-то один.

Адреналин от вылазки медленно отступал, уступая место гулкой усталости. Я бросил артефакты, которые дала мне Лина, на диван и подошёл к столу. Взял учебник по плетениям. Нужно было продолжать учиться. Но мысли всё время возвращались к тайному ходу, к надписи «Игнат был здесь», к значку Голицыных, который холодил карман.

Я сидел так минут двадцать, погружённый в книгу и свои мысли, когда в дверь моих апартаментов постучали.

Стук был тихим, но настойчивым.

Я замер. Это не мог быть лекарь, он обещал прийти только завтра. Лина только что ушла. Оставался… Дамиан.

Я встал и молча подошёл к двери. Прислушался. С той стороны было тихо.

Я не спешил открывать.

— Кто там? — спросил я, стараясь, чтобы мой голос звучал ровно.

— Это я, Одоевский, — донёсся из-за двери его узнаваемый, чуть насмешливый голос. — Не бойся, я не кусаюсь. Ректор просил передать тебе это.

Под дверью, в щель между дверью и полом, что-то просунули. Это был сложенный вчетверо лист плотного пергамента.

Я молча, не издавая ни звука, наклонился и поднял сложенный лист пергамента. Он был тяжёлым и прохладным на ощупь. Я был напряжён. Всё в этой ситуации казалось странным.

С той стороны двери Дамиан, очевидно, услышал шорох.

— Прочитай, Воронцов, — сказал он. — Это касается тебя напрямую. Кажется, твой папочка не теряет времени даром.

Сказав это, я услышал его удаляющиеся шаги. Он ушёл. Не стал дожидаться ответа или реакции.

Я остался один, с запечатанной запиской в руке. Сердце всё ещё колотилось от неожиданности. Я отошёл от двери в центр комнаты и развернул пергамент.

Это не было письмо. Это была официальная выписка из какого-то документа, переписанная аккуратным каллиграфическим почерком секретаря. Сверху стояла печать Канцелярии Ректора.

Текст был коротким и убийственно-официальным:

"ВЫПИСКА ИЗ УКАЗА ГЛАВЫ РОДА ВОРОНЦОВЫХ, КНЯЗЯ ДМИТРИЯ ИГОРЕВИЧА.

от 11-го дня месяца Огненного Листа, 301 г. Н. Э.

В связи с проявлением исключительного магического дара и в целях обеспечения должного уровня подготовки и безопасности, мой единственный сын и наследник, Алексей Дмитриевич Воронцов, до особого распоряжения помолвлен с княжной Анастасией Павловной Голицыной.

Помолвка вступает в силу немедленно. Обряд Обручения провести по окончании текущего учебного года.

Подпись: Д. И. Воронцов."

Я читал эти строки, и они расплывались у меня перед глазами. Помолвлен. С Голицыной. С той самой, чей брат чуть не убил Алексея на дуэли. С представительницей враждебного клана.

Это не было похоже на заботу отца. Это было… политическим ходом. Жёстким и безжалостным. Он узнал, что я стал «сильным», и тут же использовал меня как фигуру в своей большой игре. Он не просто приковал меня к роду Голицыных. Он бросил меня в самое сердце змеиного гнезда.

Внизу, под официальным текстом, была короткая приписка, сделанная другим почерком — размашистым и нервным. Почерком ректора Разумовского.

«Княжич, как видите, события развиваются стремительно. Ваш отец принял решение. Я не смог ему помешать. Готовьтесь. Делегация Голицыных для официального знакомства прибудет в Академию через три дня.»

Я стоял посреди своей роскошной тюрьмы с этим листом в руке. Три дня. Через три дня я должен буду встретиться со своей «невестой» из вражеского клана.

Глава 14

Остаток дня я провёл в тумане. Я бродил по своим роскошным апартаментам, от вида на бездну за окном до камина с его тайной, и пытался справиться с тем, что на меня навалилось.

И с одной стороны, всё это очень угнетало. Неизвестность, опасность, эта золотая клетка. Какая-то часть меня, та,