Былины Окоротья - Егор Андреев

молча стоял рядом с ними, жадно всматриваясь в дымную пелену, наполненную постепенно стихающими криками и звоном стали. Ноздри парня раздувались, точно у хищника, почуявшего близость крови. На губах играла диковатая ухмылка. В руке Ксыр продолжал сжимать тело седовласого разбойника, держа его за шею, словно удавленную курицу. Всеволод впервые видел помощника колдуньи настолько возбужденным и настолько… страшным. Казалось, его красивое лицо изменилось. Подурнело, заострилось, словно сквозь кожу проступила скрытая доселе костяная маска.

– С ним не станет неприятностей? – понизив голос, с беспокойством поинтересовался воевода.

– Все в порядке, он полностью в моей власти. Ксыр, брось его.

Здоровяк, переведя взгляд стеклянных глаз на колдунью, тут же повиновался. Мертвец полетел в сторону тряпичной куклой.

– Добро, ежели так, – напряженно произнес Всеволод. – Пусть берет топор и держится поближе.

– Он не станет драться сталью.

– Это еще почему?

– Не спрашивай. Просто поверь мне.

Воевода пристально посмотрел на колдунью, прежде чем сухо бросить:

– Хорошо. Но тебе придется кое-что мне объяснить касательно твоего… питомца. После. Ежели останемся в живых, конечно. А теперича идите за мной, но держитесь позади. Сколь бы ни был проворен Ксыр, против оружного и упрежденного воина ему не выстоять. Самим смерти лучше не искать.

Вдев руку в ременную петлю на рукояти кистеня, Всеволод быстрым шагом направился в гущу кровавой свалки. Ксыр и Врасопряха пошли следом. Вот только опасения воеводы оказались напрасны. Бой закончился, и задымленный лагерь начал успокаиваться. Не ожидая приказа воеводы, воины принялись тушить пожар, помогать раненым и собирать убитых. Завидев окровавленных людей, морокунья тут же бросилась на помощь, оставив воеводу. В сумке, захваченной кудесницей, нашлись и ткань для перевязки, и успокаивающие боль отвары, и лекарственные мази. Всеволод еще раз подивился предусмотрительности Врасопряхи. Бредя по истоптанной поляне, он оценивал понесенный становищем урон, когда до его слуха долетели крики. Брань и звуки склоки доносились с дальней стороны поляны.

Шумели опричники. Стоящие полукольцом молодцы громко галдели, улюлюкали и смеялись. Другие воины их радости не разделяли. Скорей наоборот: кметы, а с ними и десятник Пантелей поглядывали на бесновавшихся приспешников с видимым неодобрением.

– Где Петр? Он не ранен? – первым делом спросил Всеволод у вислоусого десятника.

– С ним все в порядке. Наш светлый княжич там. – Пантелей указал на неплотное кольцо дворян. Сплюнул наземь. – Резвится вместе с остальными.

Окольничий протиснулся меж барчат и наконец-то разглядел причину веселья.

На залитом факельным светом пятачке земли, посреди пятна смятой травы, стоял Калыга. Атаман облачился в блестящий ламеллярный панцирь, накинутый прямо поверх льняной рубахи. Незатянутые ремешки доспеха червяками свисали по его краям. Судя по всему, примерять броню Тютюре пришлось впопыхах. В низко опущенной руке Митька небрежно держал один из своих парных клинков – украшенную драконом саблю. Острие ее сейчас выводило замысловатые узоры на песке. По изогнутому лезвию булата медленно стекали блики света. Словно в кривом зеркале, они отражали перекошенные лица барских отпрысков, всполохи пламени и перепуганного молодого татя.

Всеволод узнал его. Это был тот самый паренек, что пытался подстрелить его из лука. Утонувший в явно большом для тщедушного тела азяме, он со страхом вжался спиной в узловатый, кривой ствол пшата. На перепачканном грязью мальчишеском лице только-только начали пробиваться первые жиденькие усишки. Затравленный взгляд разбойничка испуганной лаской метался по силуэтам стоящих перед ним людей.

Расслабленно опустив плечи, Тютюря с улыбкой взирал на трясущегося в страхе юнца. Проплешина в пару саженей шириной, по которой Митька неустанно нарезал круги, служила теперь лобным местом.

– Нет, вы только посмотрите на него! Трясется, как осинка на ветру. Того и гляди обделает портки. И где ж твоя храбрость, лиходей? Сбежала вместе с дружками на уворованных конях? – зло стегнул словами разбойника Калыга.

Паренек затравленно молчал.

– Не отвечаешь. Но я и без того ведаю, куда уходит ваша доблесть перед лицом опасности. Поскольку я уже встречал таких, как ты, ублюдков, решивших, что ходить за сохой – бессмысленная трата времени. Что честно трудиться на сваво господина и жить оседло – это не про вас. Подобные тебе, избравшие стезю ножа и топора, только и могут, что резать горла спящим. Обирать купцов по большакам. Да всаживать из кустов стрелу в спину проезжего возницы. Но сегодня, здесь и сейчас я кой-чему тебя научу. Тому, как до́лжно биться настоящим воинам. А ну, кто-нибудь, киньте ему железку!

В круг света тут же упал килич [42] с четко выраженной елманью [43]. Всеволод не видел, кто бросил саблю, но наверняка это был кто-то из опричников. Никто из дружины не имел подобного оружия.

– Смилуйтися… – пролепетал мальчишка, сильнее прижимаясь к дереву, словно стараясь зарыться в лоскуты пшатовой коры.

– Перестань, Калыга, хватит. Прекрати этот балаган! – Окольничий сделал шаг вперед, намереваясь остановить приспешника. Он хорошо понимал, чем должно закончиться затеянное им представление.

– Нет, не хватит! – некрасиво искривив губы, гаркнул Митька. – Не хватит, Всеволод Никитич. Сегодня благодаря усердию его дружков полегли хорошие люди. Твои люди. А мои лишились лошадей!

– И он за то ответит. Перед лицом князя. Как и положено по законам, писанным на страницах Кормчих книг.

В ответ Митька скривился, сплюнул, хитро глянул за спину. Туда, где меж Остроги и Куденея стоял Петр. Всклокоченный, измазанный копотью и помятый сын Ярополка выглядел так, словно только что тушил пожар. Хотя, возможно, так оно и было.

– Зачем же ждать, коли княжья воля сегодня среди нас? Скажи, Петр Полыч, прав ли я буду, ежели вдруг решу, что имею право мести? Могу ли я призвать этого приблуду на справедливый поединок? Али все те, кто сегодня отправился к богам, станут дожидаться, когда мы в Марь-город воротимся? Когда предстанем перед Ярополком, кой своим собственным словом тебя в этот поход главой поставил и дал власть от его имени решать? Позволишь ли ты мне свершить честной суд, али нам придется весь поход с этим вертким нефырем [44], воровским червем возиться, оберегать его и нежить, пока он объедать нас будет и помышлять о бегстве?

– Так нельзя, Калыга…

– Не влезай, воевода. Видишь, я со своим князем говорю.

Взоры всех стоящих обратились на сына Ярополка. Петр неуверенно глянул сначала на Калыгу, потом на сжавшегося разбойника. Парнишка был с ним примерно одного возраста, но из-за грязных длинных патл и мешковатой одежды с чужого плеча выглядел немногим старше. Впрочем, растрепанный, взъерошенный и перепачканный в саже княжич сейчас тоже мало походил на дворянина. Несмотря на это, держался Петр с достоинством, говорил рассудительно и здраво. Вот только слова, слетавшие с его губ,