Былины Окоротья - Егор Андреев

– А ежели нет?

– А ежели нет, то будет в Барсучьем Логе новый голова, – отрезал Всеволод, посмотрев на Кузьму так, что у мужика холодок прошелся по спине.

На том и порешили.

На берегу ставка

Под вечер дорога снова пошла под горку. Она словно стремилась поскорей укрыться в чаще, спрятаться среди скелетов бурелома и густых кустов. Местами сплетения ветвей были настолько непролазны, что приходилось прорубаться сквозь них при помощи мечей.

Тяжелее всех пришлось опричникам. О том, чтобы ехать сквозь чащобу верхом, не могло быть и речи. Но даже пешим ходом банде Калыги приходилось нелегко. Колючие ветки пшата и дрока лезли в глаза лошадей, царапались и все норовили ухватиться за одежду или упряжь. Однако даже они не доставляли столько хлопот, сколько сучья валежника под ногами. Порой кривые ветви образовывали настоящий капкан, угодив в который лошадь могла с легкостью потерять подкову или сломать ногу. Оттого продвигаться приходилось с осторожностью, поминутно останавливаясь и вручную растаскивая завалы падежа.

Карась же, чуявший близость дома, летел вперед испуганной косулей. Он все подгонял дружину, желая как можно скорей добраться до родной деревни. Впрочем, кметам и самим хотелось побыстрее оказаться хоть в каком-то подобии жилища, отведать домашней, не походной кухни и наконец-то выспаться под крышей. Пусть хоть в сенях, хоть на мыршавом [37] сеновале. Окольничий разделял их чувства, поэтому остановил отряд, лишь когда совсем стемнело.

На ночлег они расположились, найдя просторную поляну. Место для отдыха предложил Кузьма, и Всеволод не нашел причины отказаться. Тем более, по словам болотника, это было последнее подходящее пристанище на подступах к зареченским трясинам.

Относительно сухая поросшая подорожником и одуванчиком елань зеленым покрывалом расстелилась посреди зарослей ракиты и цветущих кустов пшата. Обрамляющий прогалину кустарник стеной вставал вокруг неглубоких ключевых прудов. Ставков этих, служивших предвестниками недалекого болота, в окрестностях наблюдалось несметное множество. О близости воды тут же заявили тучи комаров и сонмище лягушек. Квакши и жерлянки устроили в сумерках самозабвенное хоровое пение. Над лесом, бередя крыжи макушек ельника голубоватым светом, встала полная луна.

Беды ничто не предвещало.

Всеволоду снова не спалось, и он коротал время в компании кметов. Глядя, как огонь терзает узловатый пень, раздобытый где-то Никитой, воевода все никак не мог понять, почему Врасопряха не выходит у него из головы.

А точнее, те слова, что он сказал ей у переправы через реку. Его обвинения и укоры. В памяти Всеволода все всплывали неприветливые взгляды, которые бросали на морокунью кметы. Не забыл он и недобрый шепоток, постоянно следовавший за колдуньей. Плохо скрываемый страх дружинников, их непонимание и неприязнь. Раз за разом Всеволод прокручивал в уме их разговор на Явнутовой промыти. Постепенно он начал понимать, что в своих поступках по отношению к колдунье не отличался от других. Совсем.

Вина грызла Всеволода голодным псом. Он достаточно хорошо знал себя, чтобы понять: совесть не отпустит, не оставит его в покое. Стыд будет преследовать его до тех пор, пока он не исправит положение, не извинится перед Врасопряхой. Ощущение походило на зуд от подживающей раны: не почесаться и не позабыть.

Не в силах больше выносить подобных раздумий, Всеволод отошел от костра. Пантелей как раз приступил к рассказу новой, пестревшей непристойностями истории, и уход воеводы остался незамеченным.

Тенью проскользнув мимо палаток, окольничий направился к непроницаемым зарослям ракиты, которую болотники имели обыкновение именовать ветлой. Согласно своей прихоти волшебница опять поставила шатер особняком, поодаль от остальных. Для того чтобы добраться до обители колдуньи, воеводе пришлось продираться в темноте сквозь плотное сплетение ветвей. При этом он порядком исцарапался и вдоволь натерпелся хлещущих ударов по лицу. Другой на его месте уже давно повернул бы назад. Но только не Степной Волк. Он был слишком упрям для этого. Не любил отступать.

После очередного трескучего прорыва сквозь кусты ивняк вокруг вдруг расступился, поредел, и воевода вышел на залитый лунным светом берег небольшого озерца. Точнее сказать, небольшого пруда с одним крутым, заросшим камышом берегом и другим – белесым от намытого песка. Одесную от Всеволода кудесница разбила свой шатер. Палатка пряталась позади старой сучковатой ивы, уронившей плакучие косы на поверхность воды. А вот слева… Слева, зайдя по пояс в воду, стояла сама волшебница. Нагая.

Всеволод тут же понял, что из всех моментов предстать с повинной пред колдуньей он выбрал наименее удачный. Сейчас ему бы следовало тихонечко уйти, дабы не будить лихо, но воевода замер и не смел пошевелиться. Ноги окольничего словно приросли к земле. Со стучащим, как набат, сердцем Всеволод ожидал, когда же Врасопряха поднимет взор, заметит его, разоблачит. Он даже думать боялся, что последует за этим. Но глаз не отводил. Не мог.

А она стояла там, среди отраженных водой бликов лунного света, и казалась созданием нереальным. Миражом. Лесной русалкой с усыпанной серебристой пудрой кожей. Стройная, с узкими покатыми плечами и округлыми грудями, украшенными небольшими темными сосками, Врасопряха походила на богиню Ладу – олицетворение юности, весны и красоты. Тихонько напевая, кудесница водила ладонью по воде, едва касаясь ее поверхности тонкими пальцами. Но вот она подняла взгляд и встретилась глазами с Всеволодом. Секунду морокунья смотрела на него с изумлением, затем плюхнулась в воду, скрывшись в ней по самый подбородок.

– Что ты здесь делаешь?! Охальник!

Всеволод опамятовался, очнувшись от прекрасного наваждения.

– Прости, государыня! Не ведал я… Не думал, что ты тут… – Кровь бросилась в лицо воеводе, а уши запылали. Всеволод был почти уверен, что они засветились в темноте. – Повиниться я к тебе пришел, – неловко закончил он.

– За что? За то, что, прокравшись ночью, подглядывать удумал? Срамник!

– Нет! Не за это… То есть теперь, конечно, и за это тоже. Понимаешь, я хотел…

– Увидеть мои цицьки?

– Да… Нет!

Всеволод обхватил голову руками, не зная, куда провалиться со стыда. Жалея, что не остался у костра с остальной дружиной, что оказался слишком совестливым и не захотел ждать утра. Что не ушел сразу… Нет, признался себе Всеволод. Вот об этом он совершенно не жалел.

– Я хотел тебя увидеть, но не ожидал застать вот так, исподвохи, – с искренним раскаянием вымолвил окольничий. – Знаю, я не должен был смотреть. Мне следовало уйти. Прости, виноват я и, ежели не захочешь говорить со мною после этого, пойму. Вот только перед этим выслушай меня, прошу.

Волшебница, убрав с