Бальтазар - Вьюн

лишь краем глаза наблюдая, как в холле все больше становится золотых куч. «Возможно, по возвращению из своего путешествия, я стану завидным женихом», пронеслась в голове ироничная мысль.

Именно в этот момент в выбитых воротах фамильного поместья появилась Сонми, со своей дурацкой пневматической пушкой и в темной школьной форме, с оторванным рукавом у пиджака. У ног ее шла черная кошка, с гордо поднятым хвостом. Увидев меня, дожидающегося их, Никс лишь удовлетворенно кивнула.

— Тц, — недовольно цыкаю про себя, совсем не желая признавать ее правоту.

Приблизившись ко мне первой заговорила именно Сонми:

— Откуда здесь столько золота? — вытаращилась она на золотые кучи.

— Алхимическое золото или золото драконов, — пояснила той Никс. — Имея излишек силы, магические создания могут его произвести, отчего на них порой охотилось всякое жулье, желающее разбогатеть, слышавшее о несметных сокровищах, вот только не знающее, что это на самом деле такое, отчего зачастую они находят в логовах монстров лишь свою смерть.

Задумчиво кивнув, я подумал, что магических рас на земле почти не осталось, в том числе и потому, что маги охотно охотились на них. Всем хочется золото и силу, и все это можно получить, пустив на компоненты для зелья какую-нибудь фею или водяного. Светлые Маги издревле охотились на монстров, вот только не всегда из-за своего благородства, хотя и по этому тоже.

Я наблюдал, как Сонми с любопытством задела носком ботинка ближайшую груду монет. Они с легким звоном рассыпались.

— Так это… не настоящее золото? — разочарованно протянула она.

— Настоящее, — качаю головой, опираясь на посох выпрямив спину, чтобы даже жестом не показать им, насколько на самом деле я устал. — Для алхимиков и магов это золото ценнее даже настоящего. Это золото без примесей, плюс им можно расплатиться с магическими созданиями. Духи, особенно элементарные, просто обожают подобные монеты, немного приплатив, можно договориться о КУДА более лучших условиях при призыве духа.

Сонми посмотрела на меня с недоверчивым выражением.

— Настоящее? Это тогда сколько здесь всего… — растерянно выдохнула она. — И почему тогда остальные маги так же не делают? — с заминкой уточнила она, я даже уловил корыстный интерес в ее голосе.

— Делают, — деловито уточнила Никс. — Но не в таких масштабах, — явно нахмурившись, краем глаза посмотрев на меня. — Для обычного кошмара здесь собралось СЛИШКОМ много сырой силы…

И это действительно было так, нахмурившись, я даже не подумал спорить. Страхи поглощают силу владельца, до прошествия второго становления, в среднем около тридцати процентов. Если захотеть, то можно даже посчитать, сколько энергии могла собрать та или иная тень. Берем количество дней, общий резерв мага, вычисляем сколько энергии растворяется в никуда, а потом перемножаем. Получившаяся цифра будет крайне условной, но сила не берется из воздуха, даже в тени.

А потому возникает вполне закономерный вопрос, откуда в моей тени столько злата? Я не древний дракон, чтобы в моем страхе скопилось столько силы. Это было странно, как не посмотри, и какого-то внятного ответа на это у меня не было. Даже, если мои страхи пожирали половину моей силы, даже так должно было получиться КУДА меньше золотых монет.

Ход моих мыслей прервала Сонми:

— Ты… справился, — мой злейший враг, наконец, оторвал свой алчущий взгляд от золота и внимательно посмотрел на меня.

В ее глазах читалось не привычное пренебрежение или злорадство, а что-то похожее на уважение. Или, может, просто осторожность перед тем, кто только что в одиночку разнес пол-особняка. В любом случае мне понравился этот взгляд куда больше, чем тот, которым она смотрела на меня чуть ранее на корабле. Меня можно ненавидеть, но не жалеть! Сонми должна это усвоить, если хочет оставаться моим злейшим врагом.

— Он сделал то, что должен был сделать, — парировала Никс за меня. — Среди Бальтазар не принято признавать свои слабости, — внимат посмотрев мне в глаза. — Вот только глупец назовет могущественных союзников слабостью.

Она провоцировала меня, желая растормошить, добиться обратной реакции, но сжав покрепче костяной посох, я с улыбкой произнес:

— Ты чертовски права Никс, — отчего кошка прищурилась, я же провел рукой по черепу на набалдашнике. — Вот только это не я слаб, а мой страх настолько силен. Мне не справиться без вашей помощи, и…

Сжав свои зубы, ощущая, будто замер на пороге чего-то нового, доселе неизведанного. Я глубоко вздохнул, чувствуя, как остатки гнева окончательно покидают меня, оставляя после себя лишь пустоту и странное, непривычное спокойствие.

— Ты была права, — тихо продолжаю, глядя куда-то мимо них, на почерневшие стены с витражами, где уже не было осуждающих ликов предков. — Генриетта. Она… любит меня. По-своему. И это… сложнее, чем я думал. Я не могу справиться с этим чувством, но не потому, что это не в моих силах, а потому… что не хочу. Она воспитала меня, вырастила, я просто не могу перешагнуть через эту связь, насколько бы она не была для меня сейчас губительна.

Замолчав, я обвел Сонми и Никс решительным взглядом. Мне одному не справиться, все же озвучиваю эту мысль вслух, вот только я не уверен, что даже с их помощью у меня выйдет обуздать это темное чувство. Проблема в том, что у меня не получится его подчинить, как это сделал бы обычный темный, и это было проблемой. Я отчаянно не желал разрывать эту связь.

Лучше умереть, чем отвернуться от… даже не наследия Бальтазар, к своему удивлению понимаю, что на это я готов пойти, нет, я не готов и не хочу отказываться от сестры. Насколько бы ее чувства не были для меня губительны, лучше умереть, чем предать ту, которую я так люблю. Вот что я понял, вот что мне все это время хотел донести мой источник. Любовь, что оказалась слабостью, которая чуть не разорвала на части мой светлый источник, слишком в ней много оказалось тьмы.

— Наконец-то ты стал думать головой, — хмыкнула одобрительно Никс, принимая мои слова.

В наступившей тишине после ее слов был слышен лишь довольный гомон гоблинов, таскавших из соседних залов золото, превращая в него предметы интерьера.

— Ну, — фыркнула Никс, подойдя к моей ноге, потрошим о нее. — Раз уж ты наконец-то перестал изображать из себя трагического героя и начал думать головой, то, может, пора уже идти? Это место никуда не исчезнет, а нам с тобой, птенчик, еще