Все дороги ведут в Реймс - Александр Петрович Харников

Село наше тоже принадлежало ей, но дщерь Петра Великого так никогда и не побывала в наших краях. А вот люди из ее поместий нет-нет да и отправлялись в столицу, чтобы нести службу при дворе великой княжны. Так случилось и с дядькой Кузьмой, старшим братом моей матери. Он был хорошим кузнецом, и потому его взяли в Петербург. Дядька Кузьма, правда, вскоре был отдан в солдаты. Шла война со свеями, и флоту российскому нужны были корабли с обученными экипажами. Дядька Кузьма стал корабельным кузнецом и плотником на фрегате «Митау». В 1734 году его корабль обманом захватили французы. Тогда фельдмаршал Миних воевал с поляками, которые хотели сделать своим королем Станислава Лещинского, зятя короля Франции Людовика XV. А царица наша Анна Иоанновна не видела никого другого на польском троне, кроме как сына Августа Сильного, саксонского курфюрста Августа. Фрегат чуть погодя освободили, но среди экипажа «Митау» дядьки Кузьмы не оказалось. Куда он подевался, никто не знал. Был человек – и не стало его!

Матушка моя все глаза выплакала по своему брату, да и мне было жалко дядьку Кузьму. Ведь он любил меня, да и я его тоже. Помню, как он присылал мне из Петербурга разные игрушки. Одна из них до сих пор хранится у меня – это зверь элефант, сделанный из сандалового дерева, которое растет в Индии. Изо рта его торчат клыки, вырезанные из кости, а вместо глаз вставлены крупицы горного хрусталя.

Как и все мои сверстники, летом я помогал родителям в их нелегкой крестьянской работе, а зимой с ружьем ходил на охоту, благо дичи вокруг Кончанского было видимо-невидимо. Так я научился метко стрелять и подкрадываться к пугливому лесному зверю. Все это мне потом пригодилось.

А еще я начал учиться уму-разуму у одного старичка, травника и костоправа, который обучил меня грамоте и всему тому, что он сам знал. А знал он, скажу я вам, немало. И хотя наш сельский батюшка и косился на деда Сильвестра, но после того, как тот вылечил его сильно занемогшую дочь, перестал цепляться к знахарю. Ведь тот и в церковь ходил, и причащался регулярно, и постился. Совсем он не был похож на человека, который якшается с нечистой силой. А что в травах и заговорах разбирался, да людям помогал – что же в этом плохого?

Дед Сильвестр был мной доволен. Он не раз говорил, что из меня получится толковый знахарь.

– Эх, Тимоха, вижу, что Господь щедро одарил тебя талантом исцелять людей. И не только травами и заговорами. Ты вот можешь поводить руками над больным местом, и у человека боль проходит. Ты учись у меня, не ленись – ведь умру я скоро, и знания свои унесу с собой в могилу. Потому-то мне и хочется побыстрее передать их тебе. Сумею – буду знать, что прожил жизнь не зря. Ведь это не деньги, которые потратишь быстро, а на что, и сам не поймешь. Твой дар, Тимоха, от Бога!

Я запомнил слова старого знахаря. Научился у него я многому. А когда тот преставился, сам начал лечить больных. Несмотря на мою молодость, слух обо мне как об опытном лекаре скоро разошелся по окрестным деревням. Видимо, дошла молва и до самого Петербурга. Приехал в наше сельцо посланец графа Петра Ивановича Шувалова, который был камергером и конференц-министром матушки нашей, императрицы Елизаветы Петровны.

Так я попал в Петербург. Там я стал не только лечить людей, но и заниматься другими делами, коими заведовал старший брат Петра Ивановича, Александр Иванович. А руководил Шувалов-младший Канцелярией тайных розыскных дел. Что это было за учреждение – знали все, но старались не поминать его всуе. Ведь занималось оно розыском злодеев, покушавшихся на жизнь и здоровье императрицы, и на безопасность государства нашего. Графа Александра Ивановича Шувалова боялись многие. И даже не столько его самого, сколько его соглядатаев[34] – людей, которые занимались слежкой за врагами государевыми, собирали сведения о неблагонадежных, и перехватывали письма тех, кто замышлял что-либо дурное против императрицы и ее приближенных.

Александр Иванович Шувалов и предложил мне стать таким соглядатаем. Следить же мне следовало за придворным лейб-медиком, французом Иоганном Лестоком, которого у нас называли попросту Иваном Ивановичем. Причем ни одна живая душа не должна была об этом знать. Ведь Лесток считался едва ли не самым приближенным к императрице человеком.

– Запомни, Тимоха, – сказал мне тогда Александр Иванович. – Случись чего – я тебя знать не знаю. Все, что тебе удастся выведать о делах этого француза, ты будешь докладывать лично мне. Причем докладывать устно – никаких бумаг быть не должно. Сумеем мы доказать, что Лесток сей пишет тайные донесения в Париж, сообщая о том, что происходит во дворце императрицы – честь нам и хвала. А не сможем…

Александр Иванович строго взглянул на меня, и лицо его передернулось. Я уже знал, что от работы своей проклятой у него не все было в порядке со здоровьем. И судороги часто заставляли дергаться правую половину его лица. Но лечиться он не желал.

– Все будет сделано так, как вы сказали, Александр Иванович, – пообещал я. – Я постараюсь помочь нашей государыне избавиться от этого шпиона. И язык за зубами я хранить умею.

– Тогда с Богом, Тимоха. Я верю, что ты сможешь найти неопровержимые доказательства того, что сей граф Лесток не так уж благожелателен к нам и государству нашему, как он старается казаться…

23 апреля 1756 года. Франция. Креси-Куве. Герцогиня де Помпадур, радушная хозяйка

Здоровье короля шло на поправку благодаря стараниям такого опытного врача, как мсье Робинсон. Его величество уже мог вставать с постели и прогуливаться по моему дворцу и парку. Русский эскулап с английской фамилией с любопытством наблюдал, как я доила корову на своей ферме, а потом предлагала парное молоко августейшему гостю Креси-Куве. Людовик с удовольствием пил его, нахваливал и говорил, что ничего подобного ему не подавали ни в Версале, ни в других его замках и дворцах.

А вот некоторые из моих русских гостей от молока категорически отказывались. Это, как правило, были те, у кого наблюдалась примесь индейской крови. Я угостила кружкой прекрасного парного молока Алистера Фрейзера, который еле заметно поморщился, но выпил его. Как потом мне доложили слуги, у молодого человека после этого разболелся живот, и он целый день чувствовал себя не очень хорошо. Другие же –