Фантастика 2025-167 - Алекс Войтенко

– А то ты не знаешь, – Катя налила ему молока. — Глаза продрала и по афине качнулась.

Северин сделал длинный глоток. Именно то, что нужно после утреннего бега и еловой смолы!

– Это ты ее научил, кстати, – Катя обвинительно ткнула в него пальцем. - Упрямо, как ишак!

– У кого это она такая удалась, – от молока Северин перешел к будзу. - Даже не представляю...

— Посмотрите, какой остроумник! Именно такого здесь и не хватало, чтобы наполнить дровокольню.

Северин мурлыкнул.

– Что говоришь? Даже ковбицу поменяешь, потому что старая совсем рассохлась? Действительно? – Катя приложила ладони к груди. — Ой, спасибо спасибо, господин господин! Чтобы я без тебя делала?

Не успел он придумать остроумный ответ, как стукнула калитка.

— Где-то здесь была-а-а подоленочка-а-а...

Девчий голосок смешно фальшивил.

- Бугай на ухо наступил. У кого же это она такая удалась, Катя задумчиво потерла подбородок. - Даже не представляю...

— Хорошо поет, — пожал плечами Северин.

Голосили совсем рядом.

— Где-то была молоденькая-а-а...

Во двор влетела черноволосая девочка лет пяти и запрыгнула на скамью, чуть не опрокинув кувшин, который прижимал к животу.

– Здесь она села, – объявила девочка.

– Спасибо, что не упала, – ответила Катя. – Руки чистые?

- Чистые! Приятного аппетита, — кувшин с ягодками занял место на столе.

Пока Оля запивала чернику молоком и под маминым присмотром неохотно грызла хлеб с сыром, Чернововк любовался дочерью. Ее упрямство, любознательность и талант цветут новенькие рубашки несмываемыми пятнами доводили до бешенства, а поток странных вопросов, которые могут придумать только дети, — вопросов, которые выбивают из будничных мыслей и заставляют пошевелить мозгами, — не останавливался ни на день.

После завтрака Оля помогала убирать со стола, а Северин опрокинул через плечо веревку и вооружился топором. Дочь объявила, что пойдет помогать, но ей тоже понадобится топор. Северин пообещал, что она все получит, и на этом двинулись в лес. Оля лягушонкам прыгала вокруг, останавливалась, чтобы разглядеть интересного жука, забегала вперед, чтобы поинтересоваться названием того или иного растения, даже нашла длинную дрючку, после чего принялась варить по всему, до чего только могла дотянуться.

— Ищи сухие пихты, — приказал Северин в лесу. — Из них будут лучшие дрова.

Оля кивнула, искусным ударом отправила очередную шишку в полет и принялась громко кричать сухие пихты. Чернововк шагал сквозь густой аромат хвои к холму, куда ударила молния — в отапливаемом лесном пожаре кругу ждали мертвые деревья. Осталось их немного, так что вскоре придется искать новую вырубку, но сегодня хватит.

— А дереву не больно, когда его рубят?

– Сухому – не больно.

— А если оно под дождем промокнет, тогда больно?

Северин объяснил, куда и каким образом избивать, чтобы без расточительности сил заставить дерево упасть в нужном направлении. Оля внимательно слушала, постоянно обезьяняя его движения.

– Ты обещал мне топор, – напомнила.

Вот черт!

– Будет тебе топор. А теперь отойди на десять шагов, чтобы я тебя не задел, — велел Северин.

Оля скривила носик и попрыгала в сторону, громко считая каждый скачок. Северин улыбнулся, вернулся к дереву, выбрал место для удара, набрал воздух, размахнулся и изо всех сил вложил.

Маленький череп сокрушил с мерзким треском. Словно треснула скорлупа огромного яйца. Острие смяло кость, скрежетнуло и остановилось, испещренное брызгами крови и кусочками мозга. Там, где мгновение назад стояло мертвое дерево, замерла Оля.

Все звуки исчезли.

— Да… Ту… — прошептала она чуть слышно.

Подняла к нему тоненькие, как палочки, ручонки. Вытаращила испуганно глаза, полные слез.

- Да...

Он закричал так, что слетели птицы.

Этого не могло случиться! Там стояло дерево. Оля была в десяти шагах вправо! Он видел, что бил в самый ствол, она не могла выскочить вот так перед ним, это невозможно, но... Господи!

— Что ты натворил?

Чернововк повернулся и увидел перед собой Катрю. Почему она здесь? Ушла за ними? Она не должна этого видеть!

– Зачем ты убил ее?

Северин попытался ответить, но язык приклеился к небу. Он пытался пошевелиться, но руки прилипли к топору, вросшему в размозженный череп его дочери. Рученята, умоляюще протянутые к нему, дрожали, глаза смотрели с испугом, мокрые от слез ресницы трепетали... В мгновение ока ее зрачки почернели и обернулись угольным дымом, текущим из пустых глазниц.

- Ту...

На последнем выдохе ее нижняя челюсть отвалилась, язык выпал вниз, и из искалеченного ротика хлынули густые струи черного дыма.

— Она получила обещанный топор! - визжит Катя.

Ее истерический смех бьет по перепонкам, скрежещет в голове тупым ножом.

Вместо глаз у Катри пустые колодцы. Из ее пасти, разинутой в хохоте, извергается черный дым.

Что здесь происходит? Что эти чудовища сделали с его семьей? Где настоящие Оля и Катя?

Непроглядный дым сочится из всех отверстий на их телах. Поднимается черным паром, плывет между стволами деревьев, густеет, клубится...

Хрусть!

Их лицами разбегаются извилистые трещины. Кусочки кожи орогевшей шелухой падают судьбы, вращаются дымом, через мгновение? минуту? час? вместо родных лиц бурлит густое черное ничто. Северин пытается закрыть глаза, но тело не повинуется приказам. Он сжимает топор в потных ладонях, смотрит, как кровь и мозг его дочери вращаются капельками черного дыма, чувствует, как ужас ядом катится по мышцам, растекается сединой по волосам, прорезается морщинами, вздувается старческими венами...

Могильная тишина.

Ни Оли, ни Катри, ни леса. Дышать тяжело, виски давит. Судороги по телу.

Мир обернулся сплошным черным дымом — и Черновов наконец вспоминает.

...Север. Город спит, дышит дымоходами, изредка моргает освещенными окошками. Безлюдные улицы, усыпанные кашей талой слеты, пронизывают морозом. За это и ненавидят февраль: утром, несмотря на все попытки не скрутить вязы на коварном катке, кто-то обязательно брякнет и забьется. Или даже что-нибудь сломает.

Игнат мог стать первой жертвой льда, но вовремя схватился за шагавшего рядом Филиппа и только благодаря этому сохранил вертикальное положение.

— Проклятый сракопад, — охарактеризовал погоду Игнат после вместительного эмоционального монолога.

- Тише, - Филипп оправил обрамленный мехом капюшон.

– Кто нас услышит? Все спят, с сердюками включительно.

Лоскуты тяжелых туч хоронили огрызок луны. Уличные фонари светили один через три.

— Хорти могут бодрствовать, — заметил Филипп.

Игнат почесал лоб под шапкой.

— Могут бодрствовать, могут не срать... Если нас услышат, разве что из-за него.

Перчатка указала в сторону Ярового, который вел за собой осла, смиренно тащившего большие пустые санки.