Фантастика 2025-167 - Алекс Войтенко

Однажды зимней ночью, в очередную бессонную ночь, Катя поняла: все напрасно. Жить так бессмысленно. Сколько еще прятаться? Как долго скитаться? Луне? Годы?

Бегство? Бесполезная попытка отодвинуть неизбежно. Надежда? Мерзкий самообман. Рано или поздно она ошибется... Разве сожжение ненавистными борзыми будет легче смерти от собственных рук?

И тяжесть последних недель исчезла. На измученной душе стало легче. Пьянящими шагами, как лунатик, Катя приблизилась к спящей Оле. Что за судьба будет ждать ее в мире, которому она провинилась только своим рождением? Неужели она обречена на жалкое существование в колесе вечного бегства? Это извращенное изменение дней невозможно называть жизнью!

Да! Милосердно позволить ей пойти по первой... И с чистой совестью пойти следом. Они обе заслужили покой.

Пожалованный отцом нож застыл над маленьким хрупким горлышком. Лишь одно движение, быстрое и безболезненное — и все кончится. Она выросла эту жизнь в собственном лоне, месяцами чувствовала, как она начинает шевелиться, расти, бить ножками у ребра изнутри... Несколько болезненных часов она выпускала его в свет, кормила собственным молоком, так что только она имеет право... Оля потянулась, зевнула и сонно клепнула, рассматривая блестяще блестяще.

Катя откинула нож и дала себе пощечину. Второго, третьего, четвёртого. К крови, к синякам! На коленях просила у малыша извинения, пинала себя последними словами за слабость. Впервые в жизни отчаяние затмило смысл… и, мир ей свидетель, это было в последний раз! Безразлично к нищете, безразлично к вечным побегам, безразлично к проклятым борзам! Катя подхватила нож и разрезала ладонь, присягнув на крови стоять против всего мира ради дочери.

Ведь только благодаря ей она не сошла с ума. Благодаря ей всегда имела внимательную слушательницу и видела светлый лучик посреди бесконечных сумерек. Благодаря ей чувствовала родную кровь рядом и цель впереди... Казалось, что они были вместе много-много лет.

Воспоминание о том случае прижигало стыдом. Никогда и никому Катря не расскажет об этом, но каждую ночь, каждую длинную ночь, при взгляде на дочь она будет об этом вспоминать. Проклятая бессонница!

Бессонница...

Характерница, потирая синяки под глазами, размышляла, куда двинуться дальше. Нынешняя тайница, то есть усадьба Буханевича, была хорошим убежищем, но Катя чувствовала к этим стенам сразу. Далекая от деревень и битых дорог избушка для укрывательства сероманцев была приобретена за деньги, которые принес Владимиру трехклятую «Летопись Серого Ордена». Разве не гади? Рыцарь знала, что Буханевич не писал той лжи, но поделать с собой ничего не могла, и приезжала сюда только потому, что хорошо устроенных тайников было мало.

Другое убежище — в Чорткове, в имении Яровых. Катя не любила его еще больше: во-первых, это была колыбель Якова Проклятого, гетмана, уничтожившего Серый Орден; во-вторых, Ядвига Яровая считала себя непревзойденной детской воспитательницей, поэтому постоянно лезла с непрошеными советами и наставлениями, от которых Катя готова была стены грызть.

- Я вырастила трех замечательных детей: одного мальчика и двух девушек, - заявляла госпожа Яровая.

— А как насчет того мальчика, который приказал убить своего деда? — хотелось ответить Катри, но она сдерживалась — после кровавой инаугурации Ядвига отказалась от старшего сына и до сих пор тяжело переживала эти события.

Ее имение было великолепным тайником, надежным и удобным. Сытно кормят, можно постирать вещи и каждый день мыться в роскошной ванне на львиных лапах! Только здесь, единственная на всю страну, осталась дубрава характернических дубов, которую не позволили вырубить борзым Святого Юрия... Прекрасное место, если бы только не его хозяйка.

Еще одно убежище разместилось в лесу, вернее, в спрятанном в лесу древнем поселке. Вот там было действительно странно — Катя словно попадала в другой мир — но удивительно уютно и спокойно. Несмотря на языковой барьер, там ее уважали и опекали, как княжну. Этот странный тайник под большим секретом открыл Северин незадолго до исчезновения... Но он только что приехал оттуда, и через лунное иго возвращаться пока нельзя.

Подозрительный звук. Кто-то наружу! Катя подхватила заряженного пистоля и взглядом проверила сабли - на месте, готовые к бою. Неужели борзые?

Шаг. Еще один. Нет, это какой-то отшельник... Хорти никогда не охотятся наедине. Путешественник? Но кто притащится в эти безлюдные края без коня? Мужчина или скорее мальчик, если судить по ходу. Поднялся на крыльцо. Подошел к двери. Постучал, дернул. Наверное, решил, что здесь никого нет. Бездомный в поисках убежища? Дезертир? Сумасшедший?

- Анируш! Буду стрелять, — прошипела Катя угрожающе.

— Кто там прется на ночь?

За дверью послышался тихий плач.

– Искро.

Этот чуть слышный голос... Не может быть!

- Я вернулся...

Дрожащей рукой она отперла замки и распахнула дверь.

Словно мертвый восстал на пороге — осунувшийся, бледный, покачивался в крохотной одежде, которая не подходила к холодной ночи. Босые ноги объяло черной грязью. В лунном свете бескровное лицо казалось усохшим, как запеченное яблоко. Запавшие глаза блестели, как у больного лихорадкой, мокрые от слез щеки покрывало неряшливое гнездо скворчатой бороды. Над морщинистым лбом раскачивались длинные грязные волосы. От пришельца воняло старым дерьмом и каким-то болотом, однако даже сквозь вонь пробивался запах, давно знакомый запах, который она не спутала бы с любым другим.

Запах не мог лгать.

- Северин?

Не марево. Не злой дух. Я наконец-то заснула, подумала Катя, и вижу сон.

Он пошатнулся, схватился за дверь. Улыбнулся неловко желтыми зубами.

От этой улыбки запруды разлетелись. Катя шагнула к нему, в сердцах дала оплеуху, крепко обняла. Вцепилась в него пальцами, почувствовала тепло его тела. Неужели не сон?

– Извини, – прошептал он и сжал ее в слабых объятиях.

Северин. Ее Северин!

Она расплакалась. Без лишних слов отвела в баню, осторожно всадила на скамью, помогла раздеться, нагрела воду, тщательно оттерла от корки затвердевшей грязи. Где он был? Убрала длинные ногти, привела в порядок бороду и усы, состригла, вымыла и расчесала волосы. Ужаснулась, каким охлым стало его тело. Закусила губу, когда разглядела пряди новой седины. Не выразила печали ни словом, ни жестом.

К глухому бормотанию с извинениями за свой вид добавились слова благодарности, пока Катя не прижала указательный палец к его губам. Северин улыбнулся, и вдруг прижал ее, уложил на горячую скамью, поцеловал в губы, в шею, в ключицу, спустился ниже, освобождая от одежды, и она, бозна сколько ночей представляя себе этот миг, испугалась — а вдруг они забыли, как быть вместе? а может, он слишком слаб для этого?