Фантастика 2025-167 - Алекс Войтенко

— Врата... В мой мир?

Она кивнула. Указала на его тень, на темный горизонт, отрицательно кивнула головой.

– Прыжок может выдать меня Гадри. Разумеется.

Золотой водопад волосы качнулись, подтверждая его догадку. Голубые глаза сверкнули. Он мог любоваться ее лицом часами!

– Спасибо. Не знаю, смогу ли действительно отблагодарить... Но если смогу... Отблагодарю. Даю слово.

Она нежно провела по его щеке тонкими прохладными пальцами. От прикосновения все страхи исчезли, и Северин встал в круг.

- Что теперь?

Мавка протянула острый камень, проведя им над ладонью.

Северин неловким движением надрезал пальцы, зашипел от забытого чувства боли. Кровь капнула на линии под ногами.

- Дя...

Его дернуло вверх, подхватило, понесло, даже засвистело! Голова пошла кругом, темень ударила по глазам, в ушах зазвенело, и Чернововка чуть не тошнила, как все вдруг кончилось. Он шлепнулся на твердую землю, забив пошрамованную ногу.

– …кую.

Звездная ночь. Снежный лесок. Дорога к небольшой хижине.

Северин вдохнул – и ему закружилось от множества запахов в свежем воздухе. Он выждал минуту. Осторожно поднялся, не обращая внимания на ушибленную ногу, вдохнул глубоко, полной грудью, и среди всего шума запахов почувствовал два знакомых. Бросился к хижине так быстро, насколько позволяли ноги. Постучал.

Тишина. Северин нетерпеливо постучал еще, дернул дверь — может, не закрыты, но...

- Анируш! Буду стрелять, — послышался из дома хриплый женский голос. — Кто там прется на ночь?

Чернововк разрыдался.

*** 

Бессонница.

Бессонница чаилась в тенях под глазами, просыпалась с сумерками, вползала в глазницы, растекалась на веках. Глотало призрачные бабочки снов, как большая жаба.

Бессонница.

Ночь — долгое медленное путешествие в никуда.

Катя сидела над Оленькой. Пыталась вообразить ее сны по выражению личика. Любовалась смешным носиком, размеренно сопел. Проходила вокруг дома, слушала безлюдное пространство, разглядывала звезды. В свете светильника изучала и выдумывала маршруты на любые случаи. Чистило оружие. Беззвучно, чтобы не разбудить малышку, плакала.

Бессонница.

Бесконечные, одинокие, лишенные смысла ночи несли уныние и не разграничили дней. Катя терялась в датах, из-за чего едва не схватила лунное иго. От полного истощения спасал короткий дневной сон и неделю новолуния: на новолуние характерница засыпала, как убитая, видела удручающие кровавые сны, зато просыпалась утром полной сил.

Бессонница пришла с вторжением. С тех пор Катя разошлась с шайкой и выживала одиночеством: кочевала от тайника к тайнику, добывала припасы, оберегала дочь, искала утраченный покой. Давно забыла, как чувствует себя молодая привлекательная женщина — любой любознательный взгляд незнакомца вызывал тревогу. За малейшее подозрение, что ее выдадут борзай, она избивала первой, избивала безжалостно, избивала, стреляла, резала... За себя и за Олю. В мире, где с разрешения государства и согласия людей охотились на сироманцев, не оставалось веры в милосердие. Жизнь постоянно доказывала, что характерница рассуждала правильно. Например, как в корчме несколько месяцев назад.

Корчма сразу ей не понравилась. В дальнем углу пировала шумная группа, а мужчина, сидевший на главном месте, имел на себе форму борзых. От группы удалял шум зала, и никто не обратил внимания на его появление. Катя взвесила, стоит ли оставаться на ночлег: на улице хлынул ливень, усталость сказывалась, теплый сверток на груди возился и пыхтел — признак, что вскоре Оля потребует поесть. В другую корчму ехать немало, поэтому Катя решила рискнуть.

Седая корчмарка гостеприимно провела ее в небольшую комнату «с тихими соседями». Полюбовалась Олеей, которая начала капризничать, рассказала о внучке Лесю такого же возраста, поинтересовалась, что делает молодая мама в придорожной корчме наедине. Катя пробормотала привычную ложь об убитом ордынцами мужчине и путешествии к родным подальше от войны. Корчмарка бегом взглянула на ее скрытые под одеждой сабли, перекрестилась и принесла ужин в комнату, чтобы гостя не толкалась с малышом в шумный зал.

– Прочь забыла, – женщина тепло улыбнулась. — Панна, не против ли вы проверки порезом? Хорти Святого Юрия, которые сейчас здесь гостит, требуют ее у каждого гостя.

– Я очень устала с дороги, – характерница изо всех сил сжала ложку. Бесовые борзые! – Поэтому предпочла бы пройти все эти ритуалы завтра.

— Панна, только один небольшой порез. Минутное дело.

В Буде они залетали в каждый дом. Кто с серебряным ножом, кто с простым. Резали всех от мала до велика: ожог от серебряного пореза или неуязвимость к стального равнялись смертному приговору.

— Может, они и ребенка мне ножом штрихать?

— Нет, панна, нет! Куколку вашу не тронут, речь идет только о взрослых! Понимаете, ныне божьих воинов осталось не так много, а оборотней до сих пор не...

– Мы с дочкой после долгой дороги хотим отдохнуть. Не отчитываться перед незнакомыми мужчинами о том, что у меня кровь может льняться не только между ног, но и от порезов.

- Прошу, панна, всего минутка, после ужина, - корчмарка отошла к двери, обернулась и сказала строго: - Такие правила.

Стукнула дверью. Вот седая хвойда!

С Олей на груди против вооруженных серебром Катя не имела шансов.

Она бросила голодный взгляд на поднос, где дымился ужин, выругалась и тьмом зарядила пистолет. Проверила коридор: пусто. Незамеченной скралась к выходу. Оля перестала хныкать и сосредоточенно хмурилась, словно почувствовала важность момента. В дальнем углу старая мегера болтала с группой борзых — наверное, докладывала о подозрительной молодице, которую следует проверить как можно быстрее.

– Куда это вы, – удивился конюшенный. — Только приехали! Ливень и ночь во дворе...

- Сидлай!

Шаркань, всегда готовый мчаться, приветствовал ее возвращение бодрым ржанием.

- Скорее!

Влажные ремни дорожных сумок ускользали из рук, и характерница шипела от ярости. Стайничий пришел на помощь, заставил непослушные саквы занять места. Катя поправила платок-люльку, скрежетнула зубами от боли в усталой спине и запрыгнула в седло: ребенок в левой руке, пистолет в правой руке, вожжи — в зубах.

Из корчмы высыпало пятеро мужчин, один имел черную форму с белым крестом.

– Стойте, панна, – прокричал сквозь дождь.

Он единственный имел ружье. Другие двинулись голыми руками с намерением перекрыть дорогу. Никто не заметил ее оружия. Господин или пропал!

Сверкнула молния, и пиштоль ухнул в голову белокрестного. Борзые от неожиданности обалдели, а Катя дала Шарканью острогов и помчалась под аккомпанемент грома в иссеченную ливнем тьму, прижимая дочь к полной молоке груди. Оля плакала, испугана выстрелом, а Катя шептала к ней:

— Не плачь, доченька, не плачь... Пусть наши враги плачут...

Она должна была быть бесстрашной ради дочери. Сильной, какой не была ради