Шутки богов. Поспешное решение - Хайдарали Мирзоевич Усманов

как у охотника. Он слышал капли росы, стекающие с листьев, и как крылья ночной совы прошили воздух над его головой. Даже дальнее шипение змеи, которая где-то в зарослях ползла в поисках тепла, отдавалось в его теле, как колебание под кожей.

Он чувствовал аромат камней – да, даже у них был запах, словно пропитан минералами, сух, как пыль времени. А когда он провёл ладонью по траве, то ощутил не только холодок – он понял, что трава “помнит” шаги, что были здесь до него. Но больше всего его пугало… Другое… Он всё ещё чувствовал боль. Не свою. Он знал, что где-то в лесу, у озера, маленькое лисёнок ранен – ему не хватало сил выжить. Он знал, что старик не спал – и его сердце наполняла тяжёлая тень чего-то старого, давно пережитого, но не забытого. Андрей не знал, как. Но он чувствовал эмоции. Волну отголосков. Как будто его внутренний канал теперь впитывал и жизнь, и страдание, и волнения мира, как один бесконечный поток.

Он медленно встал. Тихо. Его дыхание было ровным. Сила – глубинной. Но с каждым шагом он чувствовал, что стал слишком близко к границе, где личное и внешнее сливаются. Где чувства других могут опалить, если ты не научишься защищаться. Он смотрел на далёкие пики гор, где небо медленно становилось алым. И впервые понял, что теперь даже сны не принадлежат ему одному.

В тот день старик как обычно неподвижно сидел у края воды. Как всегда – незаметный, как камень, но живой, как древо. Андрей подошёл к нему без слов. Старик повернул голову. Его взгляд был долгим и тёплым – но пронизывающе внимательным, как будто он знал не только, что Андрей чувствует, но и чем это закончится, если ничего не предпринять.

– Ты начал слышать. – Медленно сказал он, словно проверяя саму ткань воздуха. – Но ты ещё не умеешь молчать внутри. А без этого ты… утонешь.

Он выпрямился и встал – медленно, без усилия. Поднял обе руки – ладонями вперёд.

– Смотри…

Старик медленно провёл руками в воздухе, словно вскрывая невидимую завесу. Его ладони оставляли за собой едва заметные волны в пространстве, как будто воздух стал вязким и податливым.

– Когда ты открываешься, ты впитываешь. Всё. Радость, боль, страх, тоску. А если их слишком много – ты не выдержишь. И утонешь… в чужом.

Он указал на грудь Андрея:

– Ты – как родник. Но если сверху льётся море – он захлебнётся.

И потом, не торопясь, начал показывать первый Контур Закрытия – особую дыхательную и энергетическую форму. Плавное движение плечами. Лёгкий выдох. Руки складываются над сердцем – будто прячут жар. Круг замыкается. Он двигался не для красоты. Он перенаправлял потоки, как плотина, что удерживает силу внутри. Андрей повторяет Сначала – неуклюже. Ладони дрожали. Мышцы – будто не слушались.

Но он чувствовал, как при каждом повторении его “поры” – те самые энергетические окна – сжимались, закрывались. Как шумы мира стихают, будто в комнате стало меньше голосов. А потом – тишина. По-настоящему. Ни чужой боли. Ни тоски зверей. Ни глухого стука обид и тревог, что шли через землю.

– Это и есть – первая броня. Не из стали. Из тишины. Не от мира… а от себя самого. От того, кто впускает слишком многое. – Сказал старик, садясь обратно.

– Помни. Чужая боль – как яд. В ней можно захлебнуться. Но из неё можно сделать лекарство. Если умеешь сохранять тень огня, но не сам огонь.

Он показал, как отделить своё чувство от чужого. Вдох – мягкий. Выдох – с мысленным барьером, который отсекает лишнее. Касание ладони к груди – словно ты закрываешь дверь, оставляя снаружи бурю.

Урок закончился, когда солнце уже коснулось макушки деревьев, и Андрей снова сел у воды. Мир был всё тот же. Но теперь внутри него был щит. Тонкий, как шелк. Но надёжный, как сталь. Его чувства больше не рвали его изнутри. Он слышал, но не захлёбывался. Сочувствовал, но не терял себя. И тогда он почувствовал её. Ту слабую, дрожащую ноту боли… Маленькое, потерянное существо, раненое и испуганное. Лисёнок. Где-то среди камней. Ему было больно. Но теперь Андрей мог это принять – и не сломаться.

Боль звенела, как тонкая серебряная струна. Её нельзя было услышать ушами – но стоило Андрею закрыть глаза и сосредоточиться, как тень этой боли вновь вспыхнула в его сознании, где-то в левой части долины, за выступом скалы, в зарослях тёмных кустарников.

Он поднялся с камня, даже не оборачиваясь. Старик даже не шелохнулся. Лишь коротко кивнул, будто уже знал. Андрей шагал тихо, бережно наступая на мох и траву, чувствуя, как воздух вокруг уплотняется, становится плотным, как вода. Природа будто следила за ним – осторожно, без вражды, но с вниманием. Листья не шуршали. Ветки не скрипели. Даже птицы, казалось, стихли.

"Ты идёшь туда, где лежит хрупкое. Будь и сам таким. Мягким. Но внимательным."

И он шёл. С каждым шагом чувство слабой, детской боли усиливалось. Где-то там, в кольце камней и зарослей, под ломаным стволом дерева – оно.

Пройдя ещё несколько шагов, Андрей замер на краю лужайки. Сквозь листья он увидел рыжее тельце, свернувшееся в комок, что едва заметно подрагивало от дрожи. Глаза у зверька были приоткрыты, мутные от страха и лихорадки. На задней лапке виднелась глубокая, грязная рана, видимо, задетая или какими-то крупными шипами, или даже, вполне возможно, чьими-то когтями. Это был маленький лисёнок. Маленький, с ушами, ещё слишком большими для головы, и тонким хрупким телом. Но главное – он не убегал. Он видел Андрея. И… Не боялся…

Андрей опустился на колени медленно, как вода стекает с листа. Он вытянул руку, наполовину ожидая, что зверёк зашипит, попытается укусить или сбежит. Но вместо этого – лисёнок всего лишь дёрнулся, и снова лег. Словно узнал.

“Ты – теперь один из нас.” – Не словами, а каким-то чувством прошелестело в сердце Андрея. Он осторожно взял зверька на руки. Тело было горячим, как раскалённый камень. Дышал он очень тяжело. Андрей чувствовал, как из самой земли под ним тянутся нити энергии – готовые помочь, если он сумеет ими воспользоваться.

Назад он шёл куда быстрее. Но не рывками. Каждый шаг был точным, выверенным – чтобы не потревожить зверя, которого он нёс, и не спугнуть тишину, что возникла между ними. Он не чувствовал страха. Только ответственность. Это был его выбор – услышать. Значит, теперь – его долг