Достоевский. Дело о пропавшем наследнике - Александр Бертич

– Есть пара вопросов, – отозвался Порфирий и плюхнулся на плюшевый диванчик. – Ну, рассказывайте.

Есенин потер вспотевший лоб. Он прекрасно знал, о чем его спросят. Знал и о том, что молчать не имеет смысла.

– Вчера наследник Алекс был здесь, – начал он. – Со своими парнями. Слушал концерт. Залез на сцену. Потом свалился оттуда, лобешник расшиб. Ничего, мозг не задет. Его сразу домой отвезли, остальные еще посидели, потом тоже разъехались. Тут и правда моей вины нет, Порфирий Петрович. Так и скажите его величеству.

– Никто вас и не обвиняет.

– Просто парень давно нас слушает. Комменты пишет. Песни ему нравятся. Он даже специально попросил одну исполнить… Black Magic Woman. Для своей подруги. Гм.

– С этого места – поподробнее. Можете не описывать подругу, я примерно понимаю, о ком идет речь. Она бывала здесь раньше?

– А откуда вы… – Есенин остановился, потому что и сам знал, откуда. – Так точно. Бывала. И с этими долбаными байкерами, и одна. При мне несколько раз.

– Тоже ваша поклонница?

– Не думаю.

– Тогда что ее сюда тянет?

Есенин развел руками.

– Я просто играю музыку, – сказал он. – Хотя я слышал кое-что. Одну легенду. Говорят, что раньше здесь было не просто бомбоубежище. А типа выход куда-то… ну, или вход. В некую секретную подземную систему. И вот всякие диггеры до сих пор туда лазить норовят.

– По-вашему, эта женщина – диггер?

– Да непохоже. Но время от времени заходит сюда и куда-то пропадает. Понимаете? Потом возвращается в зал. Как будто за этим и приезжает. Я один раз пытался за ней проследить. Честно скажу, на дурную голову. Прошел по коридору к пожарному выходу… потом ничего не помню. Как отрезало.

– Можете не объяснять. Но сдается мне, вы что-то еще недоговариваете, Сергей. Что-то важное. Или просто ленитесь вспоминать. Сделайте над собой усилие… пока это не сделал за вас я.

Есенин потянулся к стакану. Его руки дрожали.

– Был один случай, – пробормотал он. – Точнее, даже глюк. Bad trip. Ну, так нейроманы говорят. Я как раз в гримерке сидел, паттерн сочинял. Ну, то есть рыба уже была готовая, осталось финальный текст написать.

– Про что? – спросил Порфирий с интересом.

– Про Черного Человека. Не подумайте плохого, просто такой образ вдруг сам собой родился…

Порфирий хмыкнул.

– Ну и вот. Написал я три куплета. Перечитал пару раз вслух – посмотреть, как на ритм ложится. Только слышу, где-то далеко дверь хлопнула. Железная дверь. И вроде как холодом потянуло. Таким, знаете, могильным холодом. Я гитару положил, выхожу в коридор, а там…

Его передернуло.

– Ну, а там? – поторопил Порфирий.

– А там – тот самый черный человек. Ростом до потолка… и клубится, будто весь из дыма сделан. И глаза светятся. Меня чуть удар не хватил. Конечно, в нашем деле всякое бывает… магия без глюков – как хвост без собаки… Но чтобы такой адский ужас взаправду повылазил – это в первый раз.

Есенин наполнил стакан снова.

– Вы бы не увлекались… всякими видениями, – сказал Порфирий строго.

– Просто вы поймите, ваше превосходительство. Испугался я очень. До сих пор трясет, как вспомню.

– Этот черный человек говорил с вами?

– Он не то, чтобы говорил… он спрашивал. И настойчиво так. Вот как вы теперь. Зачем ты меня вызвал, говорит, зачем потревожил понапрасну? А я и отвечаю: никого я не вызывал. Просто внезапно вдохновение накатило, говорю. С поэтами такое бывает. Особенно когда магические паттерны пишешь. Только придумаешь героя, а он тут как тут.

– Правда? – усомнился Порфирий.

– Ну а что мне было сказать? Что на меня цыгане порчу напустили? И опять же, испугался я. З-заикаться даже начал. Он это тоже заметил. Расхохотался так зычно и говорит мне: вот рассмешил! Какой ты поэт, говорит. Ты клоун. Это я-то, князь Потёмкин-Хтонический, герой твоих стишков идиотских? Это ты – грязь у меня под ногтем на мизинце левой ноги. Так и сказал, я точно запомнил.

– Это он представился так? Князь Потёмкин? Да еще и Хтонический?

– Именно. Я еще подумал: как-то это слишком конкретно для видения. Не могло же это все мне присниться? Хтонический… я и слов-то таких не знаю.

Порфирий кивнул. Задумчиво тронул имплант под воротничком. Глядя на него, и Есенин почесал свою грязноватую шею, украшенную синей татуировкой в виде языков пламени – сказать по правде, банальной и устаревшей.

Порфирию на миг представилась одна грустная картина… но делиться этим предвидением с Есениным он не стал. Тот и не спрашивал ни о чем. Кажется, его пробило на воспоминания.

– А потом он мне и говорит, этот Потёмкин: раз ты, говорит, меня насмешил, я тебя прощаю. Проси у меня чего хочешь. Обычно в таких случаях бездельники вроде тебя мировой славы просят. Под залог бессмертной души, как водится.

– Вот прямо мировую славу предлагал? – спросил Порфирий. – Чего-нибудь попроще у него не было?

Есенин опустил голову. Кажется, он не к месту расчувствовался. В его глазах стояли слезы.

– Вы не понимаете… каждый музыкант только об этом и мечтает. Вырваться из этих клубов вонючих. Чтобы музыку играть, а не всякую дрянь между строк рекламировать. А я музыкант. Я не клоун, ясно вам?

– Я-то как раз понимаю, – сказал Порфирий проникновенно. – Я все про всех понимаю. Работа такая. Даже не спрашиваю, что вы там решили с продажей души, не мое это дело. Только не к добру вы все это затеяли. Зря чернуху сочиняли. Зря глумились над традиционными ценностями. Теперь вот разбудили хтонь – и сами не рады.

– Я уехать хочу, – простонал Есенин. – В Ниццу. К Айседоре.

Похоже, его совсем накрыло.

– А вот с этим сложнее, – сказал Порфирий. – Кто ж вам паспорт выдаст? Ну или так скажем: кто, кроме меня?

Есенин поднял голову и произнес:

– F[… ]ck it all, I don't regret. Чем я могу вам помочь?

– Прекратите болтать. Прекратите сочинять всякие заклинания. Вы этим не только мне поможете, а всему человечеству.

– Думаете, еще не поздно?

– На этот счет есть разные мнения, – признал Порфирий.

Глава 14

Засланцы

Дирижабль с детективами плыл над вечерним городом. Сверху же казалось, будто сам город плывет куда-то вместе с домами и дворцами, реками и мостами – плывет и скрывается в тумане.

Лететь было недолго. Уже за Николаевским вокзалом, в двух шагах от Невского, начинались нехорошие места. Здесь в беспорядке лепились друг к другу пакгаузы, склады, а также доходные дома самого низкого пошиба, которые издавна служили притонами для всякой городской швали.

Благополучная публика