Врач из будущего. Подвиг - Андрей Корнеев

* * *

Итоговая планерка в штабе на шестнадцатом этаже была лишена обычной суеты. В кабинете Льва стояла усталая, но собранная тишина. За столом сидели все руководители направлений. Воздух был густ от махорки и того особого запаха умственного напряжения, которое витает в воздухе после долгого и сложного штурма.

Лев сидел во главе стола, перед ним лежали свежие отчеты. Он обвел взглядом собравшихся — Баженова с его вечно задумчивым видом, Пшеничнова, выглядевшего постаревшим на десять лет после истории с лаборантом, Ермольеву, непроницаемую и спокойную, Мошкова, сияющего.

— Кратко. Достижения, проблемы, итоги, — очертил Лев формат, откашлявшись.

Первым слово взял Баженов.

— Прометазин, он же «дипразин», синтезирован, проходит клиническую апробацию в отделении неврологии и предоперационной. Первые результаты обнадеживающие. Седативный и противорвотный эффект выражены ярко. — Он сделал паузу, лицо его омрачилось. — Ципрогептадин… проект заморожен. Не хватает не столько реактивов, сколько фундаментальных технологий синтеза и очистки. Уперлись в потолок возможностей современной химии.

— Пшеничнов, — кивнул Лев, переводя взгляд.

— Работы по усовершенствованной поливакцине НИИСИ и по туляремийной вакцине вышли на стадию доклинических испытаний, — доложил Алексей Васильевич. — Через три-четыре недели ожидаем первые результаты на животных. С адъювантом из гидроокиси алюминия, как вы и советовали, Лев Борисович, стабильность вакцины действительно повысилась.

— Ермольева.

— Мы развернули массовый скрининг почвенных актиномицетов, — Зинаида Виссарионовна говорила ровно, без эмоций. — Проанализировали уже более двухсот образцов из разных регионов. Перспективных штаммов, активных против грамотрицательной флоры или стафилококков, пока не обнаружено. Работа продолжается, это марафон, а не спринт.

— Мошков.

— Отделение физиотерапии и ЛФК приняло первых семьдесят пациентов! — отрапортовал Валентин Николаевич, едва не подпрыгивая на стуле. — Уже есть положительная динамика у двадцати! Восстанавливаем контрактуры, боремся с пролежнями, поднимаем на ноги! Оборудование, спасибо Александру Михайловичу, поступает. Пусть не все и не сразу, но процесс пошел!

Лев выслушал все, не перебивая. Затем медленно поднялся.

— Мы сделали рывок, — сказал он, и в его голосе прозвучала не гордость, а констатация тяжелого, добытого потом и кровью факта. — Не все получилось. Где-то мы уперлись в пределы возможного, но мы движемся. Мы закладываем фундамент медицины не только на эту войну, но и на мир, который будет после нее. Каждый спасенный от пролежня, каждый грамм нового препарата, каждая новая вакцина — это кирпич в этом фундаменте. Спасибо вам за ваш труд. Но дальше будет сложнее.

Общее настроение в кабинете после его слов было странным — не радостным, но и не унылым. Скорее, это была усталая удовлетворенность, смешанная с суровой решимостью. Все понимали — битва только началась.

Когда все разошлись, Лев остался один. Он подошел к окну. За ним расстилался апрельский вечер. Снег почти сошел, обнажив черную, жадно впитывающую влагу землю. Где-то вдали тускло светились огни города. Он повернулся, его взгляд упал на столешницу, где лежала тонкая папка с грифом «Ципрогептадин. Проект заморожен». Он взял ее, перелистнул несколько страниц с формулами, расчетами, отчетами о неудачных синтезах. Затем аккуратно положил в нижний ящик стола, в ту самую папку, на обложке которой было написано: «На будущее».

Он проиграл одно сражение. Небольшое, тактическое. Но его армия — армия ученых, врачей, инженеров, медсестер и санитарок — продолжала наступать на всех остальных фронтах. Война за будущее медицины, будущее его нового дома, только начиналась. И Лев Борисов не собирался в ней отступать

Глава 13

Эпидемия и надежда

Раннее майское солнце, еще не успевшее набрать летней силы, косо пробивалось сквозь высокие окна приемного отделения на первом этаже «Ковчега». Воздух, обычно наполненный строгим ароматом антисептиков и свежего белья, сегодня был густ и тяжел. Его перебивали запахи пота, пыли и немытого человеческого тела — характерный шлейф эшелонов, прибывающих с запада.

Дежурная медсестра Клавдия, женщина с лицом, изможденным от бессонных смен, но с неизменной стальной выправкой, металаcь между носилками. С вокзала только что доставили новую партию эвакуированных — человек сорок, в основном женщины, старики и дети. Они сидели на скамьях вдоль стены, стояли, прислонившись к стенам, с тупой покорностью во взгляде. Очередь на санобработку и распределение растянулась.

— Двигайтесь, граждане, не задерживаемся! — голос Клавдии звучал хрипло, но громко. — Следующие десять человек в санпропускник!

Молодой врач Григорьев, ординатор, только что переведенный из терапевтического отделения, пытался наладить процесс. Он был бледен, на лбу выступили капельки пота. Он еще не привык к этому вавилонскому столпотворению, к этому непрерывному потоку человеческого горя.

— Товарищ врач, — тихо позвала его пожилая женщина, сидевшая на полу, прислонившись к стене. Рядом с ней лежала девочка лет десяти. — Моя внучка… очень горячая, и сыпь какая-то…

Григорьев наклонился. Девочка бредила, ее тело пылало. На бледной коже живота и груди проступала нежная розеолезная сыпь, Григорьев нахмурился.

— Пищевая токсикоинфекция, наверное, — неуверенно пробормотал он, больше для себя. — С обезвоживанием. Клавдия Ивановна, подготовьте капельницу с физраствором, отведите в седьмую палату.

В этот момент из-за его спины раздался спокойный, но режущий воздух, как скальпель, голос.

— Стойте.

Лев Борисов, проходивший через приемное отделение по пути к лифтам, замер на пороге. Его взгляд, холодный и мгновенно оценивающий, скользнул по девочке, по женщине, по еще нескольким сидящим и стоящим фигурам. Он увидел то, что не разглядел Григорьев: у троих взрослых мужчин — такая же сыпь; у одного — характерная одутловатость лица, гиперемия конъюнктив; другой ловил воздух ртом, словно рыба, выброшенная на берег.

Лев сделал два резких шага вперед, отстранил Григорьева и присел на корточки рядом с девочкой. Он провел рукой по ее лбу, внимательно изучил сыпь. Затем его пальцы что-то нащупали у нее в волосах, за ухом. Он отцепил и, встав, поднес к свету. На его пальцах копошилась вошь.

— Сыпной тиф, — произнес Лев тихо, но так, что слово прозвучало на все отделение, как выстрел. — Немедленно! Всех вновь прибывших в изолятор! Всех, кто с ними контактировал в приемнике на карантин! Отделение закрыть на срочную дезинфекцию!

В приемной на секунду воцарилась гробовая тишина, а затем ее разорвал вопль одной из женщин: «Сыпняк! Вшивая смерть!»

Началась паника. Люди ринулись к выходу, сбивая с ног санитаров. Клавдия, не теряя самообладания, рявкнула на двух дюжих санитаров: «Дверь на запор! Никого не выпускать!» Григорьев стоял, белый как мел, смотря на свои руки, которые только что трогали больную.

Лев уже отдавал приказы, не повышая голоса, но каждое его слово было стальным и безоговорочным.

— Клавдия Ивановна, организуйте