Врач из будущего. Подвиг - Андрей Корнеев

разделение: здоровые в левое крыло, контактные в правое, явно больные — в изолятор через черный ход. Григорьев, вы сейчас же пройдете в санпропускник, обработаетесь сами и будете курировать карантинную зону. Я объявляю в «Ковчеге» режим ЧС.

Он повернулся и быстрым шагом направился к выходу, к лифту, ведущему в его кабинет. В голове уже стучал мрачный счетчик: инкубационный период, скорость распространения, смертность без адекватного лечения до сорока процентов. Они столкнулись с врагом куда более опасным, чем любая бактерия или пуля — с эпидемией.

Тем же утром, ровно в девять часов, у главного входа в «Ковчег» собралась нестройная группа молодых людей. Сорок семь пар глаз, полных страха, любопытства и отчаянной решимости, смотрели на монументальное здание института, отражавшееся в водах Волги.

Это были первые студенты только что созданного на базе эвакуированных кафедр Куйбышевского медицинского института. Тридцать девушек в скромных платьях и семнадцать парней, некоторые еще в гражданской одежде, некоторые — в новеньких, но плохо сидящих гимнастерках. Среди них были и вчерашние школьники, и те, кто успел поучиться в Москве или Ленинграде до войны, и даже несколько бывших фельдшеров с фронта, отправленных на повышение квалификации.

Их встретили Лев, Жданов и Катя. Лев стоял, слегка отстранившись, его лицо было маской усталой собранности. Эпидемия тифа держала его в железных тисках, но этот миг был слишком важен, чтобы его пропустить.

Жданов, исполнявший обязанности научного руководителя института, произнес краткую вступительную речь, полную академических оборотов и веры в науку. Затем слово взял Лев.

Он вышел на шаг вперед. Его взгляд, тяжелый и пронзительный, скользнул по каждому лицу.

— Вам выпала честь, — начал он без всяких предисловий, и его голос, негромкий, но идеально слышимый, заставил всех внутренне подтянуться, — учиться медицине не в стерильных аудиториях мирного времени, а в горниле самой страшной войны в истории человечества. Там, за этими стенами, умирают люди. От ран, от голода, от болезней. Ваша задача — научиться их спасать. Здесь нет места сомнениям, слабости и сантиментам. Ваша будущая ошибка может стоить жизни бойцу, который защищает ваших матерей и сестер. Запомните это с первого дня.

Он развернулся и толкнул тяжелую дверь. Группа, ведомая Катей и Ждановым, потянулась за ним.

Первым делом они попали в приемное отделение. Картина, однако, была не той, что несколько часов назад. Царил строгий порядок. Весь поток был разделен на три четких ручья, отгороженных друг от друга импровизированными барьерами из фанеры. Санитары в дополнительных халатах и повязках направляли людей. В воздухе висел резкий запах хлорамина.

— Приемно-сортировочный блок, — пояснила Катя, идя впереди. — Сейчас он работает в режиме эпидемиологической угрозы. Обратите внимание на разделение потоков: «зеленая» зона — для чистых, «желтая» — для контактных, «красная» — для больных с установленными инфекциями. Это основа выживания института в таких условиях.

Один из парней, самоуверенный, с аккуратным пробором, усмехнулся:

— На фронте проще. Там хоть видно, от кого прятаться.

Лев, шедший чуть впереди, не поворачиваясь, бросил через плечо:

— На фронте вас прикроет ротный пулемет. Здесь ваш пулемет — вот это. — Он указал на табличку с инструкцией по дезинфекции рук. — И если вы его забудете, вы убьете не только себя, но и половину госпиталя. Запомнили, товарищ будущий врач?

Парень смущенно потупился.

Далее их провели по второму этажу. Через стеклянные окна в стенах операционных студенты увидели, как работает Сергей Сергеевич Юдин. Он проводил резекцию желудка. Его движения были точны, быстры и экономны. Студенты, прильнув к стеклу, замерли, затаив дыхание. Это была высшая математика хирургии.

— Не романтика, — голос Льва вернул их к реальности. — А ремесло. Тяжелое, грязное, часто безнадежное. Но именно оно решает, жить человеку или нет.

На седьмом этаже их ждал контраст. В отделении физиотерапии и ЛФК царила почти бодрая атмосфера. Валентин Николаевич Мошков, демонстрировал на выздоравливающем бойце с ампутированной рукой систему упражнений с резиновым эспандером.

— Видите? — гремел он. — Мышцы атрофируются без нагрузки! Мы должны заставить их работать! Мы возвращаем не просто тело, мы возвращаем волю!

Студентка с двумя толстыми косами и умными, серьезными глазами тихо спросила у Кати:

— А правда, что здесь делают трансплантации? Говорят, доктор Вороной…

Катя одобрительно кивнула.

— Правда. Но это высший пилотаж. Сначала вы должны научиться не заносить инфекцию при банальном шве. Все высотные этажи, с восьмого по двенадцатый, — это научно-исследовательские лаборатории. Доступ туда — по особому пропуску и только после сдачи экзаменов. Ваша задача на ближайший год — освоить азы там. — Она указала на этажи выше, где располагались учебные аудитории и библиотека.

Экскурсия закончилась в главном холле. Студенты стояли в растерянности, впечатленные и напуганные открывшимся им миром. Это был не просто институт. Это был гигантский, сложный организм, живущий по своим суровым законам. И теперь они стали его частью.

Лев, глядя на них, почувствовал странный укол чего-то похожего на надежду. Эти юнцы, еще пахнущие домом и школьной партой, — это было будущее. Будущее, которое он должен был успеть подготовить к еще более страшным испытаниям.

Кабинет Льва на шестнадцатом этаже превратился в штаб по борьбе с эпидемией. Воздух был густ от махорки и напряженного молчания, прерываемого скрипом перьев по бумаге и глухими ударами кулака по столу. Лев стоял у большой карты Куйбышева и области, утыканной флажками. Красные — очаги тифа. Их было уже с десяток.

— Докладывайте, — его голос был ровным, но в нем слышалась усталость. — Пшеничнов, у вас самые свежие данные.

Алексей Васильевич Пшеничнов, обычно энергичный и подтянутый, сейчас выглядел постаревшим. Он нервно теребил край папки.

— Данные с железнодорожных узлов и из эвакуированных лагерей катастрофические. Люди еду неделями без санобработки. Педикулез почти стопроцентный. В лагере под Безымянкой за сутки госпитализировали сорок человек с типичной клиникой. Смертность в условиях переполненных госпиталей, без адекватного ухода и лечения, доходит до сорока процентов, как вы и говорили, Лев Борисович. Это бомба замедленного действия.

Владимир Никитич Виноградов, сидевший в кресле с видом человека, несущего на своих плечах все болезни мира, тяжело вздохнул.

— Наша поливакцина… она еще сырая. Мы ускорили испытания в десять раз, но для массового применения нужны месяцы. Сейчас мы можем говорить о защите для ограниченного контингента. Медперсонала, например.

— Месяцев у нас нет, — резко парировал Лев. — Через месяц эпидемия сметет и город, и все тыловые госпитали. У нас есть дни. Сашка?

Александр Михайлович Морозов, его правая рука, смотрел в свой ведомственный планшет, его лицо было каменным.

— Дефицит всего, Лев. Хлорамин Б на исходе. Смена белья — одна простыня на троих в сутки. Мы стираем кипячением,