Драконий век - Д. Дж. Штольц

– Как долго я был мертв? – только и спросил Уилл.

– Три дня, – ответили ему.

– Что же это… Почему, когда жизнь для меня стала тем открытием, от которого хочется избавиться, я вдруг не смог ничего сделать… – произнес Уилл тусклым голосом. – И почему надо мной так поглумились?

После трапезы он поднялся. Его покачивало. Будто не желая видеть что-либо вокруг, он вернулся в пещеру. Там он присел на камень и обхватил голову в раздумьях, пока его бедра укрывало одеяло. Затем он посмотрел на место своего захоронения, понимая, что Филипп был около него даже после смерти на протяжении нескольких дней. Его это, кажется, только опечалило. В Уильяме не чувствовалось ни подъема духа, ни толики радости оттого, что смерть взяла его в свои объятия, чтобы тут же отпустить. Жизнь так и не вдохнула в него до конца краски, и он ходил тусклый, блеклый, как картина, которую долго хранили в подземелье.

В состоянии апатии он прилег на циновку и, укрывшись одеялом, уснул, перед этим немного рассмотрев сохнущую на расставленных ветках шкуру.

Проснулся он уже посреди ночи. Присев и укутав свое нагое тело одеялом, чувствуя, как силы возвращаются к нему, он побрел к свету снаружи. Все за пределами огня, у которого сидел Филипп, а также сама пещера, откуда вышел Уилл, сокрылось в темноте, почти непроницаемой взору, так что Уильям понял: зрение у него теперь человеческое, а не вампирское.

Он присел, посмотрел на шкуру, которую перетащили поближе к входу.

– Вы хотите сказать, я ел сираниса? – спросил он.

– Ага, вот, значит, как его называют… – ответил Филипп. – Ни разу не слышал о таком демоне.

– Сиранис очень редкий. Причем настолько, что когда его пожелал заиметь один из членов королевской семьи – некий Фитиль, – то его не добыли даже за сотню золотых сеттов. А ведь желающих было предостаточно. Впрочем, пропало их в этих горах тоже немало… Говорят, он имитирует любые звуки, вплоть до женского сладкоголосого пения, дабы заманить и напасть так, как ни один хищник не способен. Вы обнаружили его след? Или он пытался завлечь вас женским пением?

– Нет, это было лошадиное ржание, – улыбнулся Филипп. – Но уж его-то я отличу. Наслушался за долгие годы. Чтобы не бегать за сиранисом или как там ты его назвал, я подставился, а он прыгнул. Не так уж он и быстр, хотя голос действительно похож. – Он поправил рубаху и заключил: – На этом Юге даже дикие демоны не умеют вести себя прилично в отношении других демонов.

– Почему-то я так и думал – в россказнях любят всё приукрашивать… – голос Уилла звучал отстраненно. Думал он точно не о сиранисе.

Филипп отечески похлопал его по плечу.

– Поспи еще. Тебе надо набраться сил, – сказал он. – Скоро шкура окончательно просохнет, и, раз она такая дорогая, продадим ее на тракте, расплатимся за лошадей и проезд через залив. Нам пора домой, Уилл.

Ближе к полудню, выспавшись и наевшись, Уильям оделся и обулся. Ему вернули его пустынный кинжал, и Уилл с интересом рассмотрел его, вспомнив слова Халлика. Он последовал за Филиппом, который взвалил свернутую шкуру и тюк на свои плечи. Они покинули пещеру, ставшую для обоих как воплощением страшнейших кошмаров, так и освобождением от них. Солнце стояло высоко. Вскоре они уже двигались по тракту – на север. У Уильяма больше не было бессмертной неутомимости, так что им пришлось сделать пару привалов. Отвыкший от человеческих слабостей, он теперь вспоминал, как это: уставать, хотеть есть и спать.

* * *

Вечером, пока Филипп отправился поискать что-нибудь съедобного на ужин, Уильям занимался костром – все для него терялось во тьме, выгнавшей его из своих объятий. Он напрягал глаза в попытке хоть что-нибудь различить. Скоро пламя вовсю сыпало искрами, а он расстелил циновку и почувствовал страшную усталость.

Уже когда Уильям задремал, ему вдруг показалось – приступ. Почти такие же ощущения, накатывающие волной, однако вместо боли прямо перед ним, у пламени, появился силуэт девушки в темном балахоне. Силуэт был размыт. Вот взгляды их встретились, и Уильям подскочил, простер руки, чтобы обнять Вериатель, которая ему что-то шептала. Но образ пропал. У костра было пусто. И снова обрушились воспоминания. Уилл присел обратно, обхватил голову руками, глядя в никуда: «Вериатель… Я надеялся, что в этой смерти встречу тебя, но ничего, кроме пустоты, я не нашел. Лучше бы тогда погиб я, нежели ты. Лучше бы я…»

Затем он поднялся, дошел как во сне до своей сумы и достал оттуда замотанные в ткань три синеватые упругие ягоды размером с горошину. Он нашел их по пути. Вернувшись к огню, он рассмотрел и покрутил их. Его пальцы уже растерли мякоть одной, когда из темноты бесшумно ступил Филипп с тушками зайчат. Уильям сразу же спрятал ягоды.

Вскоре Филипп разделал тушки, они жарились над костром, и то с одной, то с другой стороны их поворачивали.

– Долго нам еще до порта? – спрашивал граф.

– Пару недель, если пешком, – ответил Уилл. – Можно попробовать продать шкуру сираниса у пущи Праотцов, чтобы купить лошадей и добраться до порта уже на них.

– Посмотрим, нужны ли нам лошади, – сказал Филипп. – А все же плодородное место, этот Юг. Все родится и растет быстрее, чем у нас, – он показал на тушки. – Считай, поздняя осень, а выводок зайчат совсем молодой.

– Так, может, обоснуемся неподалеку, в Полях Благодати? Будете снимать по два урожая пшеницы за год. Представляете? – Уилл пытался пошутить.

– Нет. Надо нам с тобой возвращаться домой, в Брасо-Дэнто.

– К вашему возвращению там уже могут захватить власть.

– Я им захвачу! – Филипп погрозил кулаком. – А Юг, пусть и жирен, и богат, мне не по нраву. Нет в этих землях никакой основательности. Здесь все решает удача, и на нее полагаются все местные, пытаясь взять как можно больше.

Перед глазами Уильяма вновь промелькнул образ девушки, буквально на мгновение.

– Вы же почти нигде не были, чтобы судить о всем Юге… – в смятении проговорил он, лишь бы поддержать беседу.

– Кстати, Гиффарду тоже не понравилось здесь, – продолжил Филипп, не слушая. – Помнится, я много спрашивал его о Юге, и в его словах всегда было невольное признание богатства этих земель, но вместе с тем и недовольство. По словам Гиффарда, он побывал и в Нор’Мастри, и в Нор’Эгусе, и в Айрекке, и в Элейгии и сетовал, что Юг для него оказался пустым. И ходил потом с недовольным видом. А теперь и ты будешь как он? В твои-то всего лишь сотню лет?

– К чему вы это, Филипп?

– А ты не понимаешь? Убери эти чертовы ягоды из сумки! – отрывисто крикнул граф. – Избавься от их!

Уильям вздрогнул от неожиданности.

– Как вы догадались, что они ядовиты?

– Что же я, по-твоему, совсем старый дурак и не понял, зачем ты их собрал втайне от меня?!

– Насчет старого не знаю… Но в местных ягодах точно не разбираетесь.

– Да на этом Юге ядовито все! Выкинь ягоды, я тебе сказал! Не то сам выброшу.

Уильям опустил руку на холщу сумки и вспылил:

– Какого черта вы пытаетесь сподвигнуть меня на жизнь? – поднял голос он. – Зачем мне сдалась эта никчемная жизнь, без цели, без… – Он запнулся, вспомнив про Вериатель. – Без смысла?!

– Заканчивать жизнь так – недостойное дело! И уж тем более принимать решение об этом в одиночку, наплевав на всех!

– Да с самого начала вся моя жизнь была длинным самоубийством! – вскрикнул Уильям. – Это вы всегда были Филиппом фон де Тастемара, даже, подозреваю, когда вас еще не усыновили. А я теперь сам не понимаю, кто я! Юлиан Ралмантон? Я перестал быть им, как только покинул дворец. Юлиан де Лилле Адан? О-о-о, – его голос дрогнул. – Это довольно долгая роль, которую я отыграл весьма неплохо, но она, чувствую, лишь проходная. Выходит, я опять Уильям из Малых Вардцев? Но я хотел покинуть эту жизнь с этим именем, понимаете? И теперь я опять здесь, хотя мне это не нужно!

Крики их разносились по пустоши.

– Ты нужен нам! Не смей