Драконий век - Д. Дж. Штольц

освещаемой лишь вспышками молний. Его обволок душный запах. Внутри царило зловещее безмолвие. Подойдя к камням, закрывающим труп, он еще постоял перед ними, чувствуя, что дышать вблизи почти невозможно. Посмотрел на руки – какие-то чужие руки – и принялся откидывать на пол камни с глухим стуком, и крупные, и мелкие, пока не увидел закутанного в одеяло мертвеца.

Мертвец не шевелился. А Филиппу опять почудился одинокий, с трудом вырвавшийся из груди стук. Он потащил мертвеца наземь с этой каменной «полки». Когда молния вспыхнула резкой, прорвавшей тьму пещеры, волной света, Филиппу открылось белое лицо, без намека на жизнь. Некоторое время он вглядывался в застывшие, но не испорченные разложением черты, думая, что ему мерещится. Однако мертвец был все равно мертв, как ему и полагалось. Не понимая, Филипп положил его на колени, коснулся свободной рукой своего лба и уронил голову, пытаясь обуять это темное безумие. «Я безумен… Безумен… Опять этот сель…» – думал он, помышляя, уж не разбить ли себе голову о стены, чтобы ничего не слышать. Увидь граф себя со стороны, сразу бы сообразил – лишился рассудка! То пугающее, давящее безумие легло на его неподвижное лицо, такое же неподвижное, как у мертвеца. Он продолжал держать тело, когда опять этот стук… Опять! А потом, пытаясь вернуть себе глас разума, с силой оторвав взгляд от этого лица, в котором он видел сразу нескольких своих убитых сыновей, Филипп приподнялся. Из-за этого приподнялся и мертвец. Изо рта вдруг заструилась густая черная кровь, причем толчками. Черная кровь лилась и лилась, пока Филипп уставился на это широко раскрытыми глазами. Он перевернул тело на живот для ускорения процесса. Уже разлилась озером кровь, источавшая этот запах, а сам мертвец судорожно вдохнул, как тот, кто все-таки вынырнул из объятий страшной реки смерти и без сил рухнул на берег. Сердце учащенно заколотилось. Наблюдая, как бессмертная кровь, которая сгнила, не затронув тела, покинула его, Филипп перевернул Уильяма, чьи веки задвигались, и отчаянно прижал к себе. А снаружи продолжал лить дождь, сокрывший громкие рыдания от всего мира.

* * *

Согретый костром Уильям лежал на циновке. Он так и не очнулся. Если бы не едва слышное дыхание и то опускающаяся, то поднимающаяся грудь, можно было бы счесть, что он так и не ожил, но Филипп хлопотал над ним. Он раздел больного целиком, омыл от черной гнилой крови. К ветвям, наломанным еще несколько дней назад, он докинул в огонь и мелкие шишки с куста, чтобы обдымить все и избавиться от гнилостного запаха. После Филипп склонился и осмотрел Уилла. Чернота, которая расползлась змеями по телу, начала бледнеть, хотя еще отчетливо виднелась. Ребра его торчали изломанными палками, а лицо казалось слишком рельефным из-за худобы, отчего глаза укрылись в тенях. И выглядеть Уильям стал старше, будто эти три дня смерти состарили его на десяток лет.

С наступлением утра черные вены почти пропали, а кожа едва порозовела, лишившись пугающей белизны. Казалось, жизнь постепенно вдыхает в Уильяма краски, но делает это слишком медленно.

После рассвета, ближе к полудню, многодневный дождь неожиданно закончился. В пещеру просочился слабый свет, и Филипп ненадолго выбрался наружу, чтобы собрать еще дерева для костра. Красные горы переливались мириадами лежащих на скалах капель. Воздух был сыр. Пахло мокрым камнем. Ближе к вечеру, когда темнота вновь сгустилась, но уже тихая, разбавленная лишь треском костра, оживший мертвец все так же продолжал спать.

* * *

На протяжении нескольких дней опекая больного, как наседка цыплят, Филипп поддерживал костер, видя, как Уильяму приятно тепло. Четырежды он резал свою ладонь, чтобы напоить кровью.

А позже он убедился, что остатки черноты целиком исчезли, и решил: Уильям скоро очнется. Однако вместо этого у Уилла воспалился изнутри рот. После прощупывания красных кровоточащих десен у Филиппа в руках остался клык, который вышел из своего лона, словно из пышной земли выдернули неприжившийся росток. Он с подозрением рассмотрел клык, затем обнаружил, что следом за ним уже лезет обычный зуб. Сам он провел языком по своим клыкам, ощущая жажду. Из-за исцеления множества ран жажда пришла раньше времени. За пару дней беспробудного сна у Уилла выпали еще один клык и задние заостренные зубы. Остальные пока держались. Разглядывая непробуждающегося Уильяма, Филипп все более понимал, что крови с его разрезанной ладони недостаточно: губы больного так же сухи. Тогда, стоило с неба пролиться недолгому дождю, он вернулся с набранной в ладони водой, напоил ею. Воду тот выпил не подавившись. А к исходу третьего дня, когда небо уже голубело над горами, лицо больного осунулось.

Взяв саблю и кинжал, Филипп покинул пещеру, предварительно подкатив к входу несколько камней, чтобы скрыть его. Уже посреди ночи он вернулся. Его плечо было разодрано до крови, бок пропорот, но туше на его спине это явно не помогло. Вампир пробрался в сухую пещеру. На пол упал огромный мохнатый демон, напоминающий мордой помесь кота и собаки – его имени Филипп не знал. Мех отливал красным под красную местность, а длинный хвост, как и уши, заканчивались пушистой кисточкой. Клыки у демона были длиной с мужской палец, белоснежные, острые, и когти так же смертоносны. На них осталась кровь того, кто принялся разделывать хищника, которому, когда он еще был жив, показалось, что под скалой идет слабая добыча, хотя та добыча прекрасно слышала каждый шаг хищника и поджидала, притворяясь беспечной. Вскоре шкура сушилась на сделанной наспех из ветвей сушилке. Мясо жарилось на вертеле. Редкий жир капал в костер, отчего огонь шипел голосом погибшего кота. Сам Филипп, понимая, что, вероятно, у него не будет возможности выйти к людям, сосал из сырого мяса кровь и облизывал пальцы.

Как только граф расправился с тушей, он вышел под ночной дождь, стянул рубаху и омыл раны от когтей. Не думал он, что демон будет так быстр, но и демон не предполагал, что добыча окажется бессмертным хищником.

Перед Филиппом раскинулись красно-бурые горы, почти черные от дождя. Вспоминая байки о Юге, Филипп позволил себе слабую улыбку и направился к ближайшей реке, где обнаружил глину. С куском он вернулся к костру, где его старые длинные пальцы слепили чашу. Он принялся обжигать ее в костре.

* * *

Очередной дождь прекратился к утру, и Филипп вышел наружу. Видя чистое, без единого облака небо, он разложил костер снаружи. Пока граф возился с огнем, до него донеслись шлепки босых ног. Из пещеры Уильям вышел завернутый в льняник, щурясь от еще яркого осеннего солнца. Лицо его выражало непонимание. Он оглянулся, и недоумение сменилось хмуростью. Затем он заметил Филиппа и направился к нему, спускаясь с пригорка еще слабыми ногами.

– Садись, – Филипп указал на камень.

Уильям послушно присел.

Ему дали в одну руку глиняную миску с набранной в нее дождевой водой, а в другую вертел с кусочками мяса.

– Что это… – шепнул хрипло Уилл. Руки его тряслись от тяжести чаши и вертела.

– Ты забыл за долгие десятилетия, как выглядит еда? – вскинул брови Филипп. – Так пора вспоминать. Ешь!

Но больной не откликался.

– Я давал тебе кровь, – объяснил Филипп. – Ее хватает лишь для того, чтобы утолить жажду, но не голод.

– Какого черта здесь происходит?..

– Все позже! Сначала попробуй, сможешь ли есть. Ты слишком слаб для дороги к порту.

Еще некоторое время Уильям глядел на вертел, сделанный из прута, и принюхивался. Пока не коснулся пальцами своих растущих зубов. Острых клыков больше нет. Тогда он едва надкусил мясо, проглотил, но его моментально стошнило наземь.

– Еще раз, – настоял Филипп.

По своей многолетней привычке брюхо отторгало любую твердую пищу, пока все-таки не приняло ее, без позывов к рвоте.

С хмурым видом Уилл неторопливо принялся есть.

– Мы все знаем, что, со слов джиннов, у них не получилось с Генри, – предположил Филипп. – Ему уготовили смерть через несколько десятилетий. Скорее всего, тебя