Драконий век - Д. Дж. Штольц

– Для человека ты ешь слишком много, – начал он. – Даже мои гвардейцы на спор, предложи я им мешок золота, не смогли бы столько проглотить.

– Голод. Ничего не могу с собой поделать. Вы помните первые недели после обращения в старейшину?

– Да, но ты, наоборот, старейшиной быть перестал. Монет-то у нас хватает благодаря твоему Халлику, а для переправы через залив припасена шкура, которую, видимо, мы продадим только в Шуджире. Но меня сейчас беспокоит другое. Во-первых, все съеденное тобой переваривается у тебя в брюхе без остатка, потому что ты ни разу не отходил по нужде.

Уильям пожал плечами. Если бы он знал, что с ним происходило. Вспоминая ту северянку в кандалах, Уилл лишь продолжил есть, нехотя привыкнув к тому, что челюстями приходится жевать, а не вгрызаться и втягивать кровь. Хотя порой он все еще тянул из жареного мяса соки, помогая себе языком.

– Во-вторых, та северянка.

– А что с ней? – спросил Уилл.

– Она тебя узнала. Откуда?

– По правде говоря, я плохо помню, где видел ее. Подозреваю, конечно, но развивать мысль не намерен.

Филипп сложил руки на груди, задумавшись.

– Давайте я продолжу ход ваших мыслей, – произнес Уильям. – В-третьих, я перестал быть старейшиной, но человеком не стал. Да?

– Так и есть, – вздохнул Филипп тяжко. На смену одной проблемы пришла другая.

– Что еще заставило вас так думать? Только лишь бездонное брюхо?

– Нет. Ты не пахнешь человеком. Точнее, уже ничем не пахнешь. Я чувствую запах твоей одежды: сгнившая листва, на которой ты постелил циновку, сама циновка, сдоба и мясо. Но твоего личного запаха кожи нет, он пропал спустя время, как ты вышел из пещеры.

– А та северянка… С ней то же самое?

– Она тоже не имеет запаха. Ей повезло, что в Доме зачарований нет вампиров, иначе бы заметили.

– Послушайте, Филипп… Я не хочу во все это вникать. Больше не хочу, – в голосе Уилла отчетливо слышалось болезненное безразличие. – Они забрали у меня все. Превратили мою жизнь в сплошную череду предательств. Растили, как ягненка, на убой. И вот теперь я должен пытаться понять, что со мной сотворили?

– И ты просто не собираешься ничего делать? Оставить ту северянку в кандалах и ничего не выяснить? – печально поинтересовался старый вампир.

– Пусть сами придут и расскажут, а я больше не пособник в их планах! Мы с вами поедем в Йефасу, где разберемся с последствиями. Пообщаемся с Горроном де Донталем, – Уильям ухмыльнулся, но его спутник не понял причины. – А после в Брасо-Дэнто. Может, посещу и Варды. Хочется посмотреть, что с ними стало, с Большими и Малыми. Вы сами рекомендовали мне не мучить себя размышлениями, чем я и занимаюсь. Плевать я хотел на судьбу, плевать на планы вышестоящих сил. Да, в общем, на все плевать!

В таверне стало многолюдно, будто всему поселению захотелось выпить и обсудить события. Поговаривали о пожаре в пуще Праотцов. О поджигателе упоминали обобщенно, не зная, что это женщина, из чего Уилл сделал вывод, что маги о ней не распространялись. Тут внутрь зашел все тот же миролог, который ранее просил их помочь. Он скинул капюшон, снял башмаки на высоком каблуке, которыми пользовались во время дождей, и, приблизившись в мягких в туфлях, спросил:

– Послушайте, почтенные, вы же еще не собираетесь спать?

– Собираемся. Чего тебе опять? – недовольно заметил Уилл.

Но миролог все равно присел за их стол.

– С тех пор как вы показались, почтенный, девушка места себе не находит. Требует вас! Кричит как умалишенная!

– Ну и что? Какое вам дело до простой поджигательницы? Мало ли что она кричит.

– Да непростая она, – признался маг шепотом. Он огляделся, чтобы их не услышали. – Нам ее привели прямо из глубин пущи Праотцов, где ее нашли неподалеку от прогалины с десятками сгоревших до головешек деревьями. Понимаете? Посреди ливня, вода стоит лужами. А все сгорело. И девушка взялась не пойми откуда. Дралась как амбарный черт. Кричала на непонятном языке. Как укусила Крухия – мы ее и в комнату под амулетом щита. А она прошла сквозь щит, будто и нет его. Так и узнали, что ее не берет никакая магия. Вообще никакая! Я выслал в Байву, а также в Элегиар послания, а ее мы сковали магическими кандалами, благо есть еще те, кто помнит, как это делать… Сюда вот-вот прибудут мудрые мужи, а мне бы разобраться во всем хотя бы отчасти… Она тебя требует, пальцем тыкает в место, где ты стоял. Может, хотя бы жестами с ней объяснишься?

– Не пойду я с тобой, как ни проси, – пожал плечами Уилл. – Завтра мы отправляемся в дорогу с моим спутником, так что разбирайтесь со своей поджигательницей сами.

Обидевшись, маг поднялся и, попрощавшись скорее по привычке, покинул таверну, едва не забыв заново надеть башмаки. Дверь за ним захлопнулась. Остались только звуки чавканья, грохот кружек по столу, скрип отодвигаемых стульев и запахи пива.

Позже Уильям поднялся в комнату. После сытного ужина он почувствовал навалившуюся на него слабость, поэтому моментально уснул. Глубокая ночь осела на постоялый двор. Филипп поглаживал рукоять прислоненной к кровати сабли и выглядел озадаченным: он понимал, что с воскрешением все не закончилось, а только началось. А пока граф раздумывал над тем, что происходит, Уильяму снился сон.

Надо сказать, сны его, в отличие от тех дней, когда он был вампиром, стали яркими и насыщенными. В первом перед ним опять предстала девушка в длинной рубахе. Однако теперь то была не Вериатель, а умоляющая северянка в кандалах. Ее он не понимал, да и не хотел понимать, отчего отогнал от себя видение. Во втором сне он был ребенком, и перед ним развернулись его родные, прячущиеся среди сосновых лесов Большие Варды. Над всеми домами высится храм. Внутри на скамье сидит старый жрец Ямеса, чьи глаза напоминают молоко, и зажигает одну свечу за другой. Однако в его руках пусто. Пламя занимается само по себе, вспыхивает и пляшет точками в темноте. Это случайно видит другой жрец, отец Уилла, который тут же зовет всех, тычет в старика пальцем: «Демон!» Старик понимающе улыбается, поднимается со скамьи. А потом сон дрожит, как пламя свечи, и вот уже храм объят гудящим огнем, в котором сгорает до пепла все, что могло бы раскрыть страшную тайну. Или так и было задумано? От храма валит удушающий черный дым, и Уильяму на миг кажется, что дым разделяется на две части, одна из которых принимает форму птицы и улетает в леса. В лицо ребенку пышет жаром, и на месте здания остается только обгоревший остов вместе с трупами старого учителя, отца и друга, пока вокруг кричат люди.

* * *

Уильяму, когда он открыл глаза, ударило в лицо волной огня. Лопнуло со звоном холодное стекло, а стоящий у окна Филипп, который и разбудил Уилла криком, отшатнулся. Его глаз повредило осколком. Сам он ненадолго ослеп. От толчка Уилла швырнуло с кровати, и он, подскочив рывком с пола, кинулся к графу в тот момент, когда тот упал.

Сквозь выбитое окно полыхало осевшим на землю жаром, точно был разгар лета и жатвы. Тогда Уильям понял: надо бежать. В одной рубахе, босой, он схватил Филиппа за руку и повлек к выходу.

Когда они были на первом этаже, крыша заходила ходуном и осела под чем-то громадным. Позади них с грохотом упали балки, перегородив лестницу.

Все вокруг рушилось, но два северянина покинули таверну, обогнули ее, укрывшись под навесом, и побежали к хрипящим лошадям, часть из которых убило или ранило пламенем.

Что-то покинуло крышу и улетело, хлопая крыльями. В тот же миг таверна целиком обвалилась, став могилой для всех, кто был в ней. Существо унеслось в ночь. Еще один поток пламени ударил сверху вниз – и запылали дома в той стороне, где жили маги. Отвязывая лошадь, лягающуюся от страха и боли, Уилл увидел, как в снопе разбрасывающихся искр над соседним зданием вдруг поднялась огромная черная стена. И раздался страшный рев – пронзительный и громкий, – точно заревела гора. Вскрикнув, Филипп схватился уже за ухо,