Ленька-карьерист - Виктор Коллингвуд

бурные, подобострастные аплодисменты. Дав им умолкнуть, генсек начал речь. Он не спорил с Бухариным в лоб, но его аргументы, простые и понятные каждому, в хлам разрушали бухаринские доводы.

— Товарищ Бухарин говорит о «дани». Да, дань, — с нажимом он произнес это слово, — или, если хотите, сверхналог. Мы должны его взять с крестьянства для нужд индустриализации. Наша промышленность едва стоит на ногах, ей нужна производительность. Мы отстали от передовых стран на пятьдесят, сто лет. Мы должны пробежать это расстояние через десять лет. Либо мы это сделаем, либо нас сомнут.

Он сделал паузу, обводя зал резким взглядом.

— Чтобы построить заводы, нужны машины. Чтобы купить машину за границей, нужна валюта. Валюту дает экспорт. А что мы можем экспортировать в больших количествах? Лес, пушнину и хлеб. Хлеб! Кулак хочет не давать хлеб по твердым ценам. Он хочет нажиться на трудностях советской власти. Он враг. И с врагом не договариваются, его уничтожают.

— Вот это по-нашему! Просто и ясно, — удовлетворенно выразился директор Кириллов. — А то — «врастание кулака в социализм»… Врастет он, как же. В горло нам врастет.

Сталин продолжал речь, и надо признать, оратор он был весьма неплохой. Конечно, красноречием Троцкого он не блистал, но зато формулировал свои мысли очень просто, понятно для самых далеких от политики людей. Он говорил о колхозах как о производственной необходимости, о фабриках по производству зерна, которые будут работать по плану.

— Товарищ Бухарин боится встречных мер. Но партия — это авангард, который должен вести за собой массы, и не плестись у них в хвосте. Иногда, для полезных дел, нужно идти против движения. Иногда нужно надавить. Чтобы выжать сок из лимона, его нужно раздавить!

Последняя фраза прозвучала в мертвой тишине. Это было просто, наглядно и… страшно.

Я смотрел на лица делегатов. Они слушали Сталина, затаив дыхание. Он говорил то, что они хотели услышать, то, что они понимали; давал им простые ответы на сложные вопросы, показал врага и призвал к битве. После интеллектуальных сомнений Бухарина его речь даровала партийцам уверенность и правоту.

Когда он закончил, зал взорвался аплодисментами. Это была новая овация, эпоха единения.

Я сидел, оглушенный. Понятно стало, как Сталин побеждает. Он ни в жизнь не убедил бы интеллектуалов, но зато с такими, как Кириллов, он разговаривал на их языке.

* * *

В перерыве Свердловский зал, только что бывший средством воль и идей, мгновенно распался на множество гудящих, движущихся островков. Делегаты разбредались, закуривали, сбивались в тесные группы, обмениваясь быстрыми репликами, тут и там слышался говор и смех.

Я, как и многие, вышел в коридор, в надежде приблизиться к генсеку, и увидел его почти сразу. В одном из боковых залов, куда вела широкая арка, Сталин стоял в окружении «ближнего круга»: я узнал Молотова, Кагановича и Калинина, тут же рядом маячил бритоголовый Косиор. Их лица, знакомые по газетным фотографиям, казались сюрреалистически близкими и в то же время недосягаемыми. Мимо прошел Кириллов — он как раз направился в сторону вождей, на ходу перекидываясь парой слов с кем-то из аппаратчиков. Я двинулся следом, держась почти вплотную и чувствуя себя самозванцем, пробивающимся за кулисы великого театра.

Я не рассчитывал ни на что. Просто стоял и смотрел. И тут произошло то, чего я не мог предвидеть. Сталин, на мгновение оторвавшись от разговора с Молотовым, обвел взглядом собравшихся. Его глаза, цепкие и внимательные, на долю секунды задержались на мне. В них не было узнавания, скорее, любопытство к незнакомому, слишком тревожному лицу. Затем он что-то тихо сказал Молотову и едва заметно повернулся в мою сторону.

Мир вокруг меня замер. Молотов, чуть повернувшись, громко, с добродушной улыбкой, произнес:

— А вот и молодежь наша, из «Буманки»! Иди сюда, товарищ, не робей. Иосиф Виссарионович хочет сказать пару слов.

Толпа расступилась передо мной, как вода перед ледоколом. Я шел по этому живому коридору, чувствуя последние десять шагов множество взглядов, и сердце мое колотилось о ребра, как пойманная птица.

— Товарищ Брэжнев? Как идет учеба в Бауманском училище? — спросил Сталин, когда я подошел.

Все взоры присутствующих уставились на меня.

— Все хорошо, товарищ Сталин, — немного скованно ответил я.

— Что скажете о прениях? Вам, как будущему инженеру, чья позиция ближе?

— Правый уклон опасен, это очевидно, — ответил я, стараясь, чтобы голос не дрожал. — Но спор идет о методах. Мне, как человеку технической специальности, видится, что сила колхоза не только в обобществлении земли. Его главная сила — в возможностях централизованного технического обеспечения.

Сталин чуть прищурился, внимательно глядя на меня.

— Продолжайте.

— Единоличник не может себе позволить трактор. А колхоз может. Точнее, не сам колхоз, а штат, через машинно-тракторные станции. Если мы дадим колхозам не только землю, но и МТС с грамотными механиками и агрономами с четким планом севооборота, производительность вырастет в разы. Это станет стальным аргументом для любого середняка. А если агрономов на всех не хватит, — добавил я, — нужно массово печатать простые, понятные методички и возлагать на каждого председателя ответственность за их изучение и исполнение под личную ответственность.

— Эта мысль мне знакома… — медленно проговорил он, и я понял, что он имеет в виду не только очевидность идеи, но и мои письма. — Вы об этом уже думали. Хорошо. А как дела у вас в училище? Ваше конструкторское бюро работает?

Сердце подпрыгнуло. Сталин в курсе моих дел!

— Работает, товарищ Сталин. И есть первые серьезные идеи. Идея, которая может перевернуть все наше станкостроение.

— Это смелое заявление, — в его глазах появился интерес.

— Мы столкнулись с проблемой: копировать заграничные станки в лоб — это тупик. Они слишком разные, сложные, требуют технологий, которых у нас пока нет. Один из наших лучших конструкторов, студент Дикушин, предложил революционный подход. Создавать станки не как монолитные машины, а как конструктор, из стандартных, унифицированных узлов: силовых головок, столов, станин. Как из кирпича складывать дом. Из этих «кубиков» можно будет на любом заводе собрать специализированный агрегат под любую задачу, под каждую конкретную деталь. Это позволит наладить массовое производство базовых узлов и в кратчайшие сроки вооружить нашу промышленность тысячами дешевых станков. Мы назвали эту будущую серию ДИП — «Догнать и перегнать».

Я перевел дух и решил пойти до конца.

— Но эта задача, Сталин, слишком сложна для студенческого товарищеского кружка. Чтобы она заработала, нужен государственный