Военкор 2 - Михаил Дорин

Надо было писать и рассказывать людям в Союзе о том, что здесь происходит. Рука сама выводила строки. Подробности, слова пацана, его испуганное лицо, отметины от уколов.

Закончив, я взглянул на часы. Время уже было позднее, но слишком уж «горячим» был материал. В такое время в редакции нет моего начальника, но стоит попытаться. Поднял трубку телефона, и через несколько минут в трубке послышался сонный голос редактора.

— Да, слушаю, — раздражённо буркнул он, явно не в духе от ночного звонка.

— Доброй ночи, это Карелин. Знаю, что поздний звонок, но у меня срочный материал.

— Лёша, то что я на работе в такое время, не значит, что надо звонить…

— Не значит, а я позвонил. Будете записывать? — перебил я редактора.

Возникла секундная пауза. Мой начальник то ли обдумывал сказанное, то ли просто отшвырнул трубку.

— Готов писать. Что ещё там у тебя срочного? — заинтересовался редактор.

— Сегодня в школе пацан лет двенадцати пытался подорвать людей. Наши сапёры предотвратили. Я был рядом.

Редактор помолчал, видимо, переваривая услышанное.

— Слушай, Алексей, — наконец вздохнул он. — А может не стоит? Ты вообще понимаешь, как это выглядит? Советский читатель не привык к такому… откровению. Это слишком жёстко, понимаешь?

— Оттого, что мы замалчиваем такую правду, меньшей правдой она не будет. Я понимаю, что это именно то, что нужно показать советскому читателю! Это не пропаганда, а реальность. Мальчишку накачали запрещёнными веществами и послали на смерть. Как и многих других детей посылают! Вот она, война, которую ведут с нами. Мы не можем об этом молчать.

На другом конце линии опять повисла пауза. Слышалось только гудение международной связи.

— Карелин, я всё понимаю, — медленно начал редактор. — Но ты уверен, что готов нести ответственность за последствия публикации такого материала?

— Абсолютно уверен. Мы обязаны показать истинное лицо тех, с кем боремся в Афганистане. Люди должны знать.

— Японский городовой, Лёша… — редактор вновь замолчал, словно что-то решал для себя. — Ладно, диктуй статью. Если будут вопросы сверху, ты в курсе, кому их переадресую?

— Готов отвечать, — твёрдо произнёс я и начал диктовать статью слово за словом, без оглядки на возможные последствия.

Редактор записывал молча, иногда переспрашивая, правильно ли он понял услышанное. Не помню, чтобы в советской прессе в эти годы что-то подобное писалось.

— Хорошо, сделаем. Ты, главное, сам будь осторожнее. Уж больно много ты копаешь в этом осином гнезде. Береги себя.

— Спасибо.

— Слушай, а что там с Джелалабадом? Ты там вроде что-то копал. Есть новости, темы, что-то интересное?

У меня перед глазами моментально всплыла Юля. Её бледное лицо, улыбка, её нежные руки, которые перевязывали мою рану. На миг я застыл, но быстро вернулся в реальность.

— Есть кое-что, но по телефону сказать не смогу, — медленно начал я.

— И не нужно. Если там что-то серьёзное намечается, то нам нужна статья. Ещё лучше видеоматериал. Примерно как тот, что из Ливана. Ты сможешь туда попасть?

— Я как раз об этом тебя хотел попросить. Нужно, чтобы из Москвы пробили мне возвращение в Джелалабад.

— Ладно, я поговорю с кем надо. Но учти, — собеседник перешёл на строгий тон. — Если тебя снова куда-то понесёт, обязательно держи связь с редакцией! Материал жду. Береги себя.

Трубка щёлкнула, и я медленно повесил её.

Раннее утро застало меня тяжёлым, вязким сном, от которого я резко очнулся из-за громкого, настойчивого стука в дверь.

— Кто? — хрипло спросил я, садясь на кровати и щурясь от яркого света, пробивающегося сквозь занавеску.

— Товарищ Карелин, к вам посыльный из штаба, — раздался голос за дверью.

Я поднялся, быстро натянул брюки и рубашку. Меры предосторожности должны быть всегда, а то уж слишком много я где был задействован за эту недолгую вторую жизнь.

Пистолет держал наготове.

Аккуратно взглянув в глазок, я удостоверился, что за дверью правда солдат и открыл дверь. Передо мной стоял молодой ефрейтор в полевой форме, выправка безукоризненная.

— Товарищ Карелин, вас вызывают к члену Военного Совета 40-й армии, полковнику Рыгину, — доложил он.

— Я гражданский человек. Он мне не начальник. Какое у товарища полковника ко мне дело?

— Мне не сообщали подробностей, товарищ Карелин. Приказано сопроводить вас в штаб как можно скорее.

— Хорошо. Заходи и подожди меня, — ответил я, впустив ефрейтора и закрыв дверь.

Вызов к Рыгину мог означать всё что угодно — от выговора до награды. Хотя последнее казалось наименее вероятным. Быстро умывшись холодной водой, я оделся, захватил блокнот с ручкой и вышел вместе с солдатом.

Мы быстро прошли к УАЗику, припаркованному у подъезда.

Водитель УАЗ «таблетка» терпеливо ожидал на улице, глядя в сторону, где на горизонте уже ярко светило афганское солнце.

— Готов? — спросил я ефрейтора.

— Так точно, товарищ Карелин. Едем.

Водитель запустил двигатель, и машина, рванув с места, повезла нас к штабу 40-й армии. Я смотрел на просыпающийся Кабул и размышлял о том, какая беседа ждёт меня с полковником. Что бы это ни было, утро явно не обещало быть простым.

Дежурный на входе узнав меня, коротко кивнул и молча пропустил внутрь.

В кабинете Рыгина царил привычный полумрак. Полковник сидел за массивным столом, заваленным бумагами и документами, и нервно постукивал пальцем по столешнице.

— Разрешите войти, товарищ полковник? — спокойно спросил я, стоя в дверях.

— Заходи, Карелин. Дверь закрой плотно.

Я вошёл и прикрыл за собой дверь. Полковник жестом указал на стул перед собой.

— Присаживайся. У меня к тебе разговор.

Я молча сел и встретился с его тяжёлым взглядом. Рыгин протянул мне две газеты, раскрытые на нужных статьях. Одна была о нападениях на колонны, а другая — о бое в кишлаке.

— Читал? — сухо спросил он, хотя было очевидно, что я автор.

— Сам писал, товарищ полковник.

— Писал ты, а проблемы у нас теперь, — сердито произнёс Рыгин, постукивая пальцем по газетной колонке. — Вот объясни мне, Карелин, почему здесь нет ни одной фамилии командиров? Мы к тебе лицом всегда, а ты к нам, значит, задницей поворачиваешься?

— Я ни к кому задницей не поворачивался, — ответил я ровным голосом. — И писал то, что видел. А ваши фамилии не указывал, потому что не видел в этом смысла.

—