Деньги не пахнут 7 - Константин Владимирович Ежов

Вокруг запахло грозой.

Великий белый кивнул коротко и отвернулся, но оказался не одинок.

– Позвольте представить. Это Дан Лоеб, а это Саул Спрингер, – произнес кто-то рядом, и имена отозвались в ушах, как шорох дорогих костюмов.

Сразу же бросились в глаза двое, стоявшие по обе стороны – фигуры узнаваемые, тяжеловесы в игре активистских инвестиций, те, кого на Уолл-стрит причисляли к топ-десятке. Их приветственные улыбки были тонкими, почти театральными; под ними скрывались расчётливые взгляды, холодные и внимательные, как лезвие, изучающее добычу.

– Следили за последними событиями, – прозвучало ровно.

– Очень нестандартный ход. Смело и креативно, – добавили с лёгким торжеством в голосе.

Сквозь вежливость слышалась аналитика: причина интереса понятна – поверженный был Акман, игрок того же высшего эшелона. Разрушение устоявшегося порядка всегда вызывает тревогу у тех, кто держит власть железной хваткой с момента финансового кризиса. А теперь появилась трещина в их крепости.

– Как тут душно – не выйти ли на свежий воздух? – предложили с почти ненавязчивой вежливостью, ведущей к укромному месту у колонны, подальше от ушей и глаз.

В укромной тени последовало предложение, от которого кровь в жилах замерла от предчувствия:

– У нас есть закрытое собрание, где каждые месяц–два обмениваются инвестиционными идеями. Говорили о приглашении тебя. Как насчёт участия?

Имя группы прозвучало тихо и величественно: "Треугольник".

Это имя – легенда. Даже в прежней жизни о нём шептались, словно о мифическом совете, где вершилась настоящая власть. Неформальное, но невероятно влиятельное объединение, куда собирались старшие пояса Уолл-стрит, чтобы перед крупными ходами протестировать воду и отладить стратегию. В современной экономике это было нечто вроде тайного саммита мировых лидеров.

– Пока это не полноценное членство. В группе ценится баланс, нужен консенсус. Но пригласить на встречу хотели бы, – пояснили сдержанно, будто вручая билет на полоса испытаний.

Официально – ещё не член. Но шанс присутствовать на первом заседании и показать уровень – звучало как прямой вызов. Отказываться? Ни малейшего смысла. Попасть в круг обсуждений высшей лиги – редкая привилегия; отказаться – равносильно отвергнуть ключ к дверям, которые прежде казались запертыми навсегда.

Признание приходило упакованное в тонкие, почти невесомые удовольствия: репутация, влияние, положение. Деньги, конечно, тоже – огромные, но в этот момент нематериальные дивиденды мерцали ярче. Двенадцать миллиардов прибыли звучали как гром, но теперь важнее стали возможности, которые открывались вместе с этим.

Сверху скорлупа победы треснула и показала ещё большие горизонты. Соглашение последовало без колебаний – вход в новый круг был принят, словно сделка, заключённая рукопожатием и взглядом.

В груди вырвался тихий звук, почти неуловимый – смесь облегчения и предвкушения. Список приобретённых благ при падении Акмана рос, как башня шампанских бокалов: звон монет, шорох банкнот, шепоты в коридорах власти. Но это было только начало. Настоящий урожай, та, что изменит судьбу, ещё впереди.

Глава 9

Стоило только вернуться в зал, как воздух передёрнулся от громкого, почти радостного оклика:

– Ну наконец-то! Где же ты пропадал?

Среди мельтешащих лиц и блеска бокалов показался Киссинджер – бодрый, сияющий, будто возраст давно перестал к нему иметь отношение. Ладонь его тяжело и по-дружески опустилась на плечо, пахнущая сигарами и древесным лосьоном. От прикосновения по коже пробежал еле ощутимый жар.

Рядом с ним стоял другой пожилой господин – аккуратный, седой, с вкрадчиво-осторожным выражением лица.

– Позволь представить! Это Грант, президент Метрополитен-клуба! – с гордостью заявил Киссинджер и улыбнулся так, будто вручал орден.

Имя прозвучало громко, с оттенком той значимости, которая сопровождает старые деньги и старые традиции. Метрополитен-клуб – место, где воздух густ от табачного дыма и столетних историй, где стул стоит только для тех, кто может пожать руку президенту, не глядя вверх. Туда входили люди уровня отца Рейчел – Реймонда. И теперь процесс вступления в этот круг уже шёл полным ходом.

Конечно, не без усердия старого Киссинджера. Сам он бегал, хлопотал, уговаривал, как человек, видящий в своём подопечном отражение давней надежды.

– Метрополитен-клуб был создан, чтобы объединять сильнейших умов мира! – говорил он теперь, размахивая бокалом. – И впервые за всё время туда может попасть такой молодой член! Верно ведь, Грант?

Под этим взглядом, колким и требовательным, президент клуба выдавил натянутую улыбку.

– Безусловно. Пора открыться новому поколению.

В его голосе чувствовалось лёгкое напряжение, будто он произносил эти слова, не веря им.

Метрополитен-клуб, принимающий юнца из бывшего СССР, да ещё и русского, такого, пожалуй, не видела ни одна из старинных картин, висящих на его стенах. Ещё недавно, во время первого визита, взгляды седовласых завсегдатаев прожигали насквозь – в них было недоумение, смешанное с чем-то вроде презрения.

Теперь же президент вынужден был улыбаться. Поддержка Киссинджера и свежая слава Платонова не оставляли пространства для отказа.

По залу текли разговоры, звенели бокалы, в воздухе стоял запах шампанского и пряных духов. Среди всех этих голосов мелькнула мысль – где же Реймонд? Интересно, как бы он посмотрел на эту сцену: старик Киссинджер, обнимающий Платонова за плечо, и президент клуба, вежливо склоняющий голову перед новичком.

Пока взгляд скользил по залу, старик вдруг схватил Платонова за локоть и с живостью зазывалы повлёк дальше:

– Идём! Идём скорее! Столько людей хотят познакомиться – замучили вопросами о тебе!

Он шёл, как ураган, размахивая руками, рассыпая в воздухе восторженные эпитеты:

– Таких молодых людей сейчас не сыщешь! Гений, ум, честь и совесть нового поколения!

И кто бы стал его останавливать? Пусть говорит – в конце концов, в мире денег слова старого Киссинджера значили больше, чем реклама на Таймс-Сквере.

– Гений с умом, стратегией и прозорливостью, что потрясли весь мир! И при этом – бескорыстный и справедливый! Где ещё найдёшь такого? – гремел старик, и вокруг собрался небольшой кружок любопытных.

Впрочем, один из слушателей – сереброволосый, с тяжёлым, насмешливым взглядом – скривился. Это был Айкан. Тот самый, кто встал на одну сторону с Платоновым в борьбе против Акмана.

Он усмехнулся сухо, коротко, будто режа воздух:

– Справедливый юноша, говоришь?

Пауза повисла, и Айкан продолжил, перекатывая слова с ленцой:

– Гений – пожалуй. Тут спорить не стану.

Всё остальное, кажется, он выкинул из фразы, как шелуху. Но за грубоватостью слышалось не презрение, а скорее… узнавание. Между деловыми хищниками так и бывает: уважение выражается сквозь язвительность.

– На самом деле, – добавил Айкан, медленно, будто не для