Почему Я? Часть 2 - Владимир Германович Корешков

мной оценивал так, как будто находился в небытии и еще не выплыл из состояния глубочайшего сна. Ощущения были на редкость странными и непривычными. Непонятная апатия и вялость во всем теле, все до единой мышцы расслаблены как кисель, само тело отказывается повиноваться командам мозга или делает это со значительным опозданием, оно разобрано, как тот конструктор лего в руках двухлетнего малыша, который разломал собранную родителями фигурку и понимает, что обратно собрать эту штуковину не представляется пока возможным. Сосредоточиться очень трудно.

Чтобы разлепить глаза и поднять стопудовые веки, мне, как Гоголевскому персонажу – чудовищу Вию, видимо, тоже надо кого-то об этом попросить. Что за чертовщина? Меня продолжали лапать. Первым желанием было, громко заорав, послать наглеца, занимающегося столь непристойным занятием средь белого дня, к чертовой бабушке, а лучше намного, намного подальше, чтобы он, сучье вымя, не мешал бы культурному человеку, то есть мне, спокойно лежать и гармонично вписываться в природу этого чудного края.

Я, уже набрав побольше воздуха в легкие и открыв рот, решил рявкнуть что есть сил, используя всю ненормативную лексику, которую знал и которая была у меня припасена специально для таких случаев, но тут в голову зашла мысль: а вдруг этот кто-то не он, а она? Тогда выражаться при даме, а еще и инопланетянке, – это совсем уж моветон. Поэтому я решил не торопиться, а полежать еще немного, прислушиваясь к своим ощущениям. Прислушавшись и слегка поразмышляв, я, прикинув хобот к носу, сопоставляя и суммируя накопленную информацию, пришел к неутешительному выводу: даже не открывая глаз, становилось ясно как божий день, что прекрасная незнакомка, пусть даже не совсем порядочная, а уж тем более с которой мы никогда не пересекались и даже не были представлены друг другу, так поступать не будет. Я имею в виду, что беззастенчиво и непозволительно вульгарно ощупывать закемарившего под деревом постороннего мужичка. Хотя вполне возможно, что я слишком идеализирую женщин, но вот крепкий перегар, который раздражал моё тонкое обоняние, вкупе с острым, до рези в глазах, намертво въевшимся в чье-то тело запахом пота, исходившим от того, кто пытался всеми способами оставить меня в чем мать родила, лишь доказывали первоначальную правоту моих мыслей – что этот нахал являлся все-таки представителем сильного пола.

А я хочу вам заметить: страсть как не люблю, когда меня пытаются облапать лица мужского сословия. Ну, неприятно мне это и противно, потому как я воспринимаю такие действия как тонкий намек на толстые обстоятельства. Возможно, я сейчас выскажусь сильно неполиткорректно и поэтому крайне крамольно с точки зрения некоторых наших, и особенно западных, звезд шоу-бизнеса, ну и прочей гламурной шушеры, воспевающих на каждом углу однополую любовь. Но я сильно против нетрадиционных сексуальных отношений. И к этим самым лицам, практикующим и пропагандирующим «гомосятину», испытываю личную неприязнь. Конечно, найдутся люди, которые сразу навесят на меня ярлык, мол, я немультикультурный гомофоб. Не стану отрицать сей очевидный факт – да, я такой. Поэтому извините.

Я собрался с силами и от души лягнул ногой, не глядя, туда, где, как мне казалось, находился источник моих неприятных ощущений. Судя по тому, что моя нога соприкоснулась с чем-то твердым и круглым, после чего раздался хруст ломаемой челюсти и выбитых зубов, сопровождающийся ярким альтино, переходящим в меццо-сопрано, я понял, что попал куда надо. Я даже восхитился. Как громко, а главное, мощно вопит сей негоциант, какая луженая у него глотка. Убежден на все сто, что с таким непревзойденным воем этому автору-исполнителю обязательно нашлось бы место в хоре имени Пятницкого или даже Турецкого. Он бы туда без конкурса попал и, что самое главное, был бы там на первых ролях. Ну, бог с ним. Пора мне, видимо, вставать.

Я, наподобие пружины, резко подкинул свое тело вверх, становясь на ноги и принимая боевую стойку, но оказалось, что это все, на что у меня хватило сил. Меня вдруг начало качать из стороны в сторону, как будто я попал на палубу корабля в десятибалльный шторм. Все вокруг плыло. На глазах пелена. Я помотал головой, пытаясь навести резкость. Возле меня стояло восемь сильно разгневанных и агрессивно настроенных бородатых мужчин, крайне несимпатичных, на мой взгляд. Все при холодном оружии – у кого мечи, у кого копья. Еще один катался по траве, держась за лицо руками, харкая кровью и неистово вопя при этом, не замолкая ни на секунду. Как он все совмещает, непонятно. Видимо, очень талантливый чувачелло. Меня опять прилично качнуло вправо.

Да что же это такое? Что со мной происходит? Без всякого сомнения, сейчас эти бородачи полезут в драку. А я не в форме. Ребятки с бандитскими мордами имели сильное желание отомстить за своего сотоварища – это читалось на их лицах, хотя, заметьте, я не физиономист и никогда не причислял себя к когорте ученых-психологов, но здесь все слишком очевидно. По-видимому, «кекс», которому от меня досталось на орехи, был у них в фаворе, может, вечером развлекал всех у костра, пел душевные лирические песни – голос-то знатный, вон как заливается. Или, может так случиться, по утренней зорьке будил их своим зычным фобурдоном: «Братва, подъем! Солнышко встало. На зарядку становись». Но факт налицо – сейчас меня будут бить, и, возможно, даже ногами.

– Уважаемые, – обратился я к ним, – может, договоримся разрешить наш конфликт миром и как-то разойдемся краями?

Тишина. В ответ на мой робкий призыв трое бородачей молча, нехорошо улыбаясь, отделились от общей массы и не спеша начали приближаться ко мне, пытаясь взять мою персону в кольцо. Делали они это чертовски слаженно и четко, а судя по тому, как они передвигались – движения по-кошачьи мягкие и плавные, без труда можно было сделать вывод – передо мной неплохие бойцы, и мне придется ой как несладко. Стало быть, договориться не удастся. Разойтись краями шансов нет. Обидно. Радовало одно – ребятки шли на меня с голыми руками, пока не вынимали из ножен колюще-режущие предметы.

Я так понимаю, хотели просто проучить, хорошенько отмутузив, не разрубая при этом на куски, как вареную колбасу в известной телевизионной рекламе «Папа может». Это прекрасно. А то в том состоянии, в котором пребывало мое бренное тело и мой разум, я вряд ли мог как-то воспрепятствовать людям, вооруженным остро отточенными мечами, кинжалами и копьями, превратить меня в фарш, а так попробуем посопротивляться.

«Ну-ка соберись, – отдал я сам себе приказ. – Вспомни – ты боевая машина и обладаешь всеми навыками рукопашного боя. Зря, что ли, ты,