Близнецы. Том 1 - Дарья Чернышова

Ему казалось, Освальд описал в двух словах не только свою, но и его жизнь тоже. Каждый новый день – такой же, как предыдущий. Какая разница, сколько их осталось. Только если брату осталось немного, как изменятся его, Модвина, последующие дни?

Возможно, ему придется оставить комнату, которую он занимал – уединенное «гнездо» у самой вершины башни, где жила когда-то первая жена тезки-деда, хаггедка-колдунья. Ортрун об этом не знала – иначе, конечно, сразу велела бы все оттуда вынести и сжечь, а брата ни за что не пустила бы там ночевать. Модвин и сам не сразу догадался, кто спрятал под кроватью разные поделки из дерева и кости и записи на незнакомом языке.

Господину Фретке, главе семьи, не пристало ютиться в такой небольшой и непарадной комнате. Значит, другие покои.

Кроме того, управляющий станет обращаться к нему с вопросами, которые прежде решал Освальд. Таких вопросов немного, но Модвин и в них почти ничего не смыслит.

И еще, неожиданно пришло ему в голову, есть Збинек Гоздава, которому Ортрун все время говорит «нет». Что будет с Модвином, если она вдруг передумает?

Последний лестничный пролет показался ему бесконечным. Модвин торопился спрятаться в знакомых стенах, но перед самым входом уже едва переставлял ноги. Он открыл дверь и замер на пороге, потому что его комната не пустовала.

Сперва Модвин увидел расшитый золотом подол пышной белой юбки. Чуть выше – кончики двух очень длинных светло-русых кос. Потом он посмотрел Сикфаре в лицо. Она широко улыбнулась, показав слегка наезжающие друг на друга передние зубы, и игриво поправила волосы обвитой сапфировым браслетом рукой.

Сикфару не назвать красавицей. Уж точно не такой, какие глядели с портретов кисти покойного мастера Драгаша Гроцки. Этого художника прозвали Погорельцем, потому что лучшие из его работ одна за другой сгорели в вызванных засухой пожарах. Однако спустя некоторое время после кончины Драгаша ценность уцелевших портретов почему-то резко возросла.

Сикфара купила их все. Часть украшала стены ее просторной спальни, где Модвину доводилось бывать не чаще раза в год, часть висела на стенах в обеденном зале, куда она то и дело приглашала певцов и музыкантов. Ни Освальд, ни Ортрун, ни уж тем более Збинек не испытывали даже приблизительно столь же глубокой страсти к высокому искусству, и только благодаря заступничеству Ютты Сикфаре было позволено тратить на это сколько угодно денег. «Вы не дождетесь племянников, если ваша невестка умрет от скуки», – сказала управляющая, когда Ортрун собиралась разогнать стайку неприкаянных артистов, которые не пожелали селиться в здании бывшего рольненского борделя и отправились странствовать. Старшая госпожа Фретка, на тот момент беременная уже в третий раз, немного побурчала и согласилась.

«Теперь она точно не дождется племянников», – подумал Модвин и сглотнул эту мысль вместе со слюной, когда Сикфара приблизилась вплотную и положила ладони ему на бедра.

– Что-то вы долго, – полушепотом сказала она. – Я по тебе истосковалась, милый. Может, закроешь дверь?

Модвин дважды повернул в замке ключ, положил его на стол и тихо вздохнул. Гоздава, наоборот, говорил, что они управились быстро. В данном вопросе он склонен был доверять мнению гетмана, но Сикфаре об этом знать не стоило – она не любила, когда Модвин с ней спорил.

От нее пахло жженым сахаром, как будто она только что ела леденцы. Сикфара обняла Модвина за плечи, приникла всем телом и поцеловала в губы. Нет, пожалуй, она все-таки не ела леденцов.

Сикфара ловко взялась за застежки на его куртке. Модвин решился ненадолго остановить ее, осторожно накрыв изящные ладони своими, крупными и обветренными, и прижав к груди.

– Фара, ты знаешь… про Освальда?

Уголки ее пухлых губ опустились. Сикфара выпрямила руки и почти повисла у него на шее.

– Я много всякого знаю про Освальда. Что именно?

– Что он болен.

– И?

Модвин даже оторопел, пытаясь найти слова, пока Сикфара со скучающим видом накручивала его хвост на палец.

– Почему никого это не беспокоит? – наконец произнес он, аккуратно высвободившись из ее объятий. – Почему это не беспокоит Ортрун? Даже лекаря…

– Неправда, – перебила Сикфара, – лекарь у него был.

– Что он сказал?

– Не знаю, меня же с ними не было.

– Я думаю… – Модвин дернул плечами, которые вдруг неприятно свело. – Мне кажется, нужно что-то сделать.

– Если тебе станет легче, я попробую с ней поговорить.

– Спасибо, – сказал он, уставившись в пол. – Спасибо тебе.

– Не за что. Хочешь вина?

– Нет.

Она звякнула двумя кубками и разлила по ним красное. Модвин не держал в комнате вино. Сикфара принесла его с собой – значит, уже все решила.

– Тебе надо расслабиться, – сказала она и протянула ему один из кубков. – Да и я умираю от жажды. Ты же не бросишь меня без компании? Мы знаем, как опасно пить в одиночку.

Они оба сделали всего по глотку. Сикфара хитро посмотрела на Модвина из-под полуопущенных век, медленно потянула шнурок на платье сначала в одну сторону, потом в другую, и вскоре оказалась в одной лишь тонкой рубашке. Когда она говорила, что ему надо расслабиться, то, видимо, не имела это в виду.

Модвин никогда этого не хотел, но ей каждый раз удавалось без слов убедить его, что близость с ней, здесь и сейчас, – важнейшая его потребность. Он стеснялся признаться себе в том, что ему интересно, умеют ли так другие женщины.

После каждого их тайного свидания Сикфара всегда оставалась так весела и спокойна, словно они не сделали ничего дурного. Она обнимала Модвина за плечи и сладко засыпала, зная, что он разбудит ее, когда придет пора уходить. Он лежал, сцепив руки на животе, как будто ждал десерта за обеденным столом, и не смыкал глаз.

Так продолжалось уже два с половиной года – два года и семь месяцев, если быть точным. Так не могло продолжаться вечно. Однако Модвин понятия не имел, чем это закончится, и неизвестность пугала его до мурашек.

Сейчас он просто так, ни о чем не думая, лежал на спине и глядел в небеленый потолок. Сикфара называла обстановку его комнаты неприлично скромной. Модвин не мог об этом судить, так что верил ей на слово. Его взгляд скользнул вдоль пустых каменных стен к платяному шкафу, пересек дверь, обратился к окну и высокому письменному столу. Модвин не писал писем, поэтому стол вернее назвать читальным. Кривая стопка недочитанных книг норовила развалиться, если посильнее топнуть.

Кровать, рассчитанная на двух человек, занимала почти