Большая черная дыра - Amazerak

— Рота, стой! — раздался рычащий голос капитана уже далеко впереди, и наступающие солдаты снова зарылись в сугробы, продолжая вести огонь.

— А нам что делать? — Филипп вопросительно поглядел на Георгий.

— Пошли, вперёд. Надо держаться со всеми.

Георгий закинул верёвку на плечо, Филипп подхватил две коробки с лентами и, придерживая третью, стал подталкивать пулемёт. Но не все помчались за капитаном. Серые кучки темнели тут и там. Кто-то был убит, кто-то звал на помощь. Но подразделение уже ушло далеко вперёд, затерявшись среди сосен, и Георгий, надрываясь, тянул свою адскую машину, чтобы не отстать, не подвести своих.

Под ногами валялся немец, тяжело дыша и тараща глаза. Тёмные пятна на груди шинели говорили, что ему конец. Меж деревьями кто-то забивал штыком ещё одного германца, а тот безумно вопил. Повсюду эхом разносились стоны, крики, ругань. Кровавая какофония страданий наполняла бор, а вечнозелёные великаны молча созерцали этот апофеоз человеческой жестокости с высоты своего обыденного безразличия.

Георгий дотащил оружие до залёгших бойцов, споткнулся и плюхнулся в снег. Сердце колотило по рёбрам барабанной дробью, воздуха в лёгких не хватало. А капитан гнал отряд дальше, бесшабашно шагая в первых рядах. Сквозь пульсирующие удары в ушах, до Георгия донеслась радостная весть: германы бегут.

— Ты как? — спросил Филипп и попытался поднять упавшего товарища.

— Порядок. Всё нормально, — Георгий отстранился, встал и, забросив на плечо верёвку, полез дальше.

Добравшись до неглубокой балки, они поставили пулемёт наверху, а сами устроились на склоне, на котором расположились ещё десятка три солдат. Ниже, почти на дне лежало поваленное дерево, левее рос кустарник.

Стрельба теперь гремела далеко. Где-то бахали пушки и тараторили пулемёты, но на позициях третьего батальона воцарилась тишина. Германцы больше не атаковали, и лес погрузился в величественное, скорбное молчание.

— Ушли. Даже не верится, — Георгий высунулся из балки и всматривался в деревья. — Вроде бы много было.

— Да, погнали мы этих чертей, будь они прокляты, — Филипп поправил ленту в коробе. — Небось не сунутся больше.

— Но сражение-то до сих пор идёт. Не думаю, что всё закончилось.

— И там погонят. Ишь, вымески, пройти не дают. Нехристи, что б их…

Георгий сполз чуть пониже и улёгся на спину, глядя на узор переплетающихся над головой веток, сквозь которые просвечивало ясное небо, заляпанное серыми мазками облаков. Очень тяжело дался последний бой, особенно таскание пулемёта. Ослабленный болезнью организм работал за пределами собственных возможностей.

Вынув из сухарной сумки яблоко, Георгий протянул напарнику:

— Будешь?

— Благодарю! А то с вечера не жрамши, — Филипп схватил плод и жадно вгрызся в него кривыми, подгнившими зубами. — Где достал?

— В магазине, — Георгий тоже стал есть, хоть аппетита не было из-за боли в горле.

— Купил, что ли?

— Угу, купил. Ходили с Гаврилой искать штаб, зашли по пути. Там больше ничего не было, только это гнильё. Остальное до нас… «купили».

Очень скоро от яблока остался лишь огрызок, но сытости не чувствовалось. Глаза закрывались сами собой, звуки окружающего мира стали удаляться.

— Э, Жора, спишь, что ли? — Филипп толкнул в плечо.

— А? Да… Кажется, уснул. Долго я спал? Германцы не появлялись?

— Не-а, не было. Коли герман пришёл бы, уж ты бы услышал, — добродушно посмеялся Филипп.

— Это точно. Болею, видишь. А мне на холодном снегу приходится лежать. Не собираемся дальше идти? Ничего не говорили?

— Молчат. Значит, пока тут зимуем. Тебе бы медку да малины.

— Знаю, Филя, знаю. А где взять?

— Через деревню проходили, поспрошать надо было.

— Да какой тут… Торопились же.

Георгий отстегнул от ранца полотнище палатки и, сложив вдвое, постелил на склоне. Всё равно придётся какое-то время лежать, так зачем лишний раз спину морозить? Тем более поясница никак не проходила.

Далёкое сражение не смолкало, и это было дурным знаком. Германцы не собирались просто так выпускать из котла отступающую русскую армию. Тревога крепчала при мыслях о том, что из западни выбраться не удастся. Кто-то точно здесь останется, если придётся прорываться с боем.

Дрёма сморила Георгия во второй раз, а проснулся он от грубой тряски. Открыл глаза в испуге, сел. Думал, германцы подошли, а оказалось, тормошил унтер Губанов.

— Что разлёгся? Спишь на посту? Встать! Оправиться! — рявкнул он.

Георгию, как никогда раньше, хотелось дать гаду по лицу, но вместо этого пришлось подниматься на дрожащие от слабости ноги и расправлять под ремнём смявшуюся шинель.

— Где твой приятель? — Губанов был очень бледным и выглядел крайне напряжённым, словно говорил из последних сил. В глазах был безумный блеск.

— Какой приятель, господин старший унтер-офицер?

— Неча мне тут дураком представляться. Колченогов где, спрашиваю?

— Остался охранять телегу.

— Почему он остался? За телегой один человек следит. Не бреши мне!

— Господин старший унтер-офицер, рядовой Колченогов сильно болен. Он не может идти, поэтому остался в телеге. Прапорщик разрешил.

— Что у него случилось?

— Рана на руке загноилась.

— Рука? Вчера бегал резво, я сам видел. Притворяется, поди, да? В бой забоялся идти?

— Никак нет…

— А ты спишь на боевом посту?

— Виноват. Задремал.

— Господин старший унтер-офицер. Заболел он, — вмешался Филипп.

— Я тебя спрашивал⁈ Кто разрешал говорить?

— Виноват, господин старший унтер-офицер.

— Так какого рожна звякало разнуздал⁈ А тебе, Степанов… Если ещё раз увижу спящим, под трибунал пойдёшь. И за самовольное оставление позиции я с тобой разберусь. Знаю вас, студентишки. Небось бежать вздумали? А не заодно ли вы с Колченоговым? Слышал тут краем уха, агитацией занимаетесь?

— Никак нет, — Георгий глядел в глаза унтеру и боролся с желанием расквасить ему нос. — Мы не занимаемся агитацией и бежать не собирались.

— Рассказывай мне. Вечно какие-то разговорчики ведёте. Смотри у меня! Я таких, как ты, насквозь вижу, — Губанов развернулся и побрёл вдоль склона балки, а Георгий устало опустился на своё место. В душе царил раздрай.

— Чего он взъелся-то? — спросил Филипп.

— Да у него зуб на меня. Как-то я поспорил с ним… Неважно, в общем, — Георгий подпёр голову руками и стал гадать, откуда Губанов узнал, что Гаврила занимается агитацией. Дезертирство они ведь только меж собой обсуждали. А может, просто выдумал и случайно попал в точку?

Губанов с каждым днём становился всё злее, всё сильнее в нём разгоралась беспочвенная ненависть, которая могла привести к серьёзным проблемам. Создавалось впечатление, что унтер собирается отправить Георгия под трибунал, и это ещё сильнее омрачало и без того поганое настроение.

Глава 11

Сидя на склоне ложбины рядом с пулемётом, Георгий чувствовал, как слипаются глаза, но спать было нельзя, и он