Лейтенант империи. Часть вторая - Александр Четвертнов

— А чего они подрались? — Герасимов как-то притих, я же услышал шаги в коридоре и скосил глаза: к нам спешил Герасимов младший с бумажным пакетом. Дядька его за едой посылал в столовую. Нос тут же учуял запах сдобы, а в животе заурчало.

— Кто их знает, — расслышал я сквозь голодную пелену, затопившую разум. — Но мест нет, даже Белоусова прислали сюда проспаться.

— Кого? — удивился капитан.

— Геннадия Валерьевича, — выдал я, сглотнув слюну, — механик в местном гараже у Цветкова. Да дай сюда, чего ты встал.

Последнее я адресовал племяннику капитана. Вырвал у него из рук пакет. Достал, пачкая руки в масле, пирожок и откусил. Мм….

— Он самый, — подтвердил надзиратель и поморщился, — видели бы вы, как его сюда тащили, под заунывное пение и рвотные позывы. Вобщем, место есть только у него в камере

— Почему? — удивление, для голоса капитана, стало уже нормой.

— Сами увидите, если ещё не поняли, вернее, унюхаете, но могу подселить к морпехам. Коек нет….

— Не, — с набитым ртом промычал я, быстро прожевал и добавил: — к Белоусову давайте.

Наверное, для надзирателя картина казалась странной. Арестованный стоял лицом к стене, жрал пирожки и сам выбирал, куда ему идти. Но служивый ни слова не сказал. Выдал капитану ключ и мы оказались около камеры.

Щёлкнул замок. Пискнуло табло. Стальная дверь с шипением отъехала в сторону. В нос шибанул запаха немытого тела и перегара, и я шагнул в моё временно пристанище.

* * *

Серая краска облупилась, и стены пестрели проплешинами голого пенобетона. Местами, даже, проступала зелёная плесень. Тусклый свет от одинокой лампы под потолком еле разгонял темноту.

Стальные койки оказались продавленными: пружины давно растянулись, не спасал даже матрас. Тонкий, надо сказать, тощий. Как будто в него напихали ваты, как монет в копилку, а потом каждый день доставали, в надежде, что никто не заметит.

Из современного здесь оказалась только мощная, стальная дверь, если не считать системы наблюдения. Снаружи, конечно же.

А запах! Запах Белоусова царил в камере.

Сам старший матрос свернулся калачиком и, похрапывая, дрых на дальней койке. Но амбре распространял на всю округу. Герасимовы даже в коридоре поморщились, а младший, так нос зажал ладонью.

Подошёл к Белоусову. Вгляделся в его лицо, пока не закрыли дверь и позволял свет из коридора.

Кажется он.

Геннадия Валерьевича я знал по курсам у Цветка. Он любил закинуть за воротник и часто попадал на губу. Но мастером был отличным, поэтому его не списывали.

Я всмотрелся внимательнее. Преодолел брезгливость и толкнул его в плечо.

Белоусов что-то пробормотал и сильнее сжался в комок. Но я заметил, как блеснули на свету седые усы.

Да, у него говорящая фамилия. Я повернулся к Герасимову старшему, который застыл в дверях, и кивнул ему:

— До встречи, капитан.

— До встречи, Туров, — кивнул он и, хмыкнув, закрыл дверь.

Что ж, вот я и в камере. Как и просил Ерастов. Чем заняться? Ждать, придётся долго.

Отложил пакет с остатками пирожков на тумбочку. Прошёл к свободной койке. Укутался в одеяло и, уткнувшись носом в подушку, улёгся спать.

А что? Я обо всём догадался. Я сейчас приманка, и охотники, а я уверен, что в камерах, среди морпехов, сидит группа реагирования, ловят на меня злодея. Наверное, тормознут его в коридоре, у камеры.

Всё, думать больше не о чем (о дуэлях не хочу). Остаётся только мечтать о свадьбе с любимой, да спать.

Эх, вот бы всё это закончилось поскорей. Так и вижу Лиру в белом платье…

* * *

Щелчок и писк замка заставили глаза открыться. Мысли о времени улетели вместе с шипением двери. В камеру хлынул поток света, а потом в дверном проёме появилась фигура человека.

Проморгался. Потёр глаза. Различил длинные волосы до плеч.

— Лев Юрьевич? — спросил я глухим со сна голосом и, подтянув под одеялом ноги, напрягся.

Фигура ничего не ответила. На миг повернула голову в сторону Белоусова. Затем ко мне. Шагнула вперёд, обнажила тесак и прошипела:

— Привет от Двуликого, Туров, — клинок засветился красным. — Время подыхать.

Глава 15

Первый удар самый важный. Он многое говорит об опыте противника. Будет ли тот осторожным. Начнёт ли прощупывать возможности оппонента, чтобы исключить ошибки. Чтобы понять, кто перед ним. Или он самоуверен и пойдёт в атаку сломя голову. Стараясь решить всё как можно скорее.

Первый удар самый важный. Он показывает, что будет дальше. Если его правильно принять. То можно либо обмануть противника: притвориться слабым, приготовить ловушку. Либо сразу контратаковать и победить.

В моём случае, не сомневаюсь, всё по-другому. Враг опытен и уверен в себе, и, главное, он сильнее меня. Намного сильнее — шутка ли, секунд-майор лично явился в камеру. Ему не надо проверять мои способности. Даже готовиться к бою ему не надо. Да и к какому бою? Он пришёл на казнь в роли палача. У меня нет шансов ему противостоять.

Шансов нет, но я буду!

Проклятья на голову Меньшову и Растеряшева за подставу отошли на второй план. Сознание очистилось, а тело приготовилось реагировать.

Позиция у меня не удобная. Из такой невозможно атаковать, или резко увернуться. На первый взгляд.

Именно поэтому у меня преимущество. Враг просто не ожидает манёвра.

Ноги упёрлись в стену. Я приготовился толкнуться от неё. Перекатиться. Затем нырнуть под второй удар и, не атаковать, нет — это лишено смысла: секунд-майор, как оружие массового поражения, его защиту не пробить. Надо шмыгнуть за дверь и отступить до дежурного, пока Лысков меня не обездвижил.

Хотя, тот, наверное, мёртв. Значит, отступать дальше. До тех пор, пока не встречу кого-нибудь сравнимой мощи, а там…. Да где морпехи из соседних камер? Почему молчат?

— Ну, ты долго ещё будешь лежать?

Смутно знакомый голос заставил вздрогнуть. Сбил концентрацию. Взгляд заметался по сторонам, а в голову пришло осознание простой истины — секунд-майор не нападал.

Да, прошло всего-то несколько мгновений. Моё сознание ускорилось, потому время двигалось медленней, но его всё равно достаточно для атаки. Только она не произошла.

Лысков занёс над головой тесак и не двигался. Застыл, как вкопанный. Даже грудь не вздымается от дыхания. И тишина. Только….

— Туров, ты с жизнью прощаешься, что ли? — повторился голос, чиркнула зажигалка, и над койкой Белоусова загорелся огненный шар.

Мрак камеры разлетелся по