Русь - Виталий Манческо

Она вцепилась ногтями в пол как голодная кошка, которую насилу пытаются оттянуть от миски с едой и продолжая лобызать обувь Данилы пыталась что-то сказать, однако наружу прорывалось лишь неразборчивые звуки, похожие на коровье мычание. Со всей силы Яков вырвал женщину из ног барина и выбросил её из салона машины. Она упала на мокрый тротуар, прямо в грязную лужу, тут же глаза её метнулись обратно, в сторону сидящего на кожаном кресле Данилы и сейчас взор женщины выражал сплошное уныние, какую-то обреченность, угасающую надежду. Едва задняя дверь затворилась, как на лице Данилы возникла злая ухмылка.

Выгодное предложение

Он стоял у подножия огромной каменной глыбы, пред тем самым постаментом, где вчера днем, его близкий друг детства, Лева Бронштейн, извергал свою пламенную речь о свободе. Прохладный ветер просвистел мимолетно, напомнив ему тонкий звук свирели на которой когда-то играл его папа. Мелодия ветра врезалась ему в уши, а её тонкая нить прошила горячее сердце, подняла из глубин подсознания детские воспоминания: отец играет на бамбуковой дудочке, его тонкие пальцы изящно скачут по её отверстиям, взгляд его полон веры и устремленно смотрит вперед, в сторону матери, она улыбается и её глаза, переполненные любовью, отвечают ему взаимностью.

Музыка сия растворилась внезапно, ветер исчез, из-за хмурых облаков улыбнулся жизнерадостный солнечный лик и в одночасье, все вокруг, заполнил рев оголтелой толпы. Люди были повсюду, они окружали его со всех сторон, недовольный гомон глушил даже мысли, не давая возможности сконцентрироваться на чем-либо; гвалт этот сливался единым неразборчивым шумом, который выражал нарастающее негодование публики. Глаза Данилы начали хаотично метаться по сторонам, но везде было одно и тоже. Темные субстанции с блеском в глазах брезжили дикой энергией, словно морские волны пред зарождающимся штормом. Серая масса медленно двинулась вперед. Данила начал прорываться наружу, против движения безликой толпы, он двигался вбок, насилу раздвигая плотный людской поток. Однако, как вчера, вырваться наружу быстро не выходило. «Давно ли я здесь?.. Когда я приехал сюда и зачем, хотя вроде же собирался… хотел увидеться с Левой. Но как, как я здесь оказался?.. Как?!»

С трудом он пробрался на волю, вдохнул глоток свежего воздуха и только сейчас, смотря со стороны на массу людскую, он осознал что совсем ничего не помнит. Последним воспоминанием были просящие глаза проститутки. Он постарался вспомнить дальнейшее, но как он ни старался, ничего не выходило, огромный пласт дня словно вырезали из его сознания, а на его месте, сейчас, зиял пустой белый лист.

Пройдя с два-десятка шагов, он остановился около старой облезлой лавки, около которой стояло переполненное мусорное ведро: груды окурков, смятые банки пива, стекло от разбитых бутылок, скомканные стаканчики из под кофе, скорлупки от семечек и яблочные огрызки валялись диаметром в пару метров. Он постарался отыскать средь толпы своего друга детства, но с пол-минуты побродив глазами по огромной толпе, он оставил эту затею и решил присесть на скамью. И едва он начал садиться, как тут же остановился. Сзади раздалось проницательное кошачье мяуканье. Повернувшись лицом к скамейке он увидел ту самую кошку, которая вышагивала пред ним накануне и вроде как совсем уж недавно, буквально считанные минуты назад. Он присел рядом, по правую сторону от животного, пнул ногой пустую жестяную банку и стал наблюдать за протестным движением. Кошка положила свою мохнатую мордочку ему на колени и начала нежно мурлыкать, словно пытаясь донести что-то важное, но на своем, отнюдь непонятном ему языке.

Подле разгоряченной толпы, всего в нескольких метрах сбоку, шагал невысокий мужичок в черной мантии, полный живот его выступал едва ли не на пол метра вперед, пухлые румяные щеки подпирали глаза, засаленная черная борода блестела издалека и тянулась до самой груди, а на голове его был черный цилиндр с большим золотистым крестом по самому центру. Таких персонажей он помнил ещё с малых лет, да и дед, когда был ещё жив, много рассказывал ему про канувший в лета и уже давно позабытый институт, какой-то там церкви, название которой вертелось у него в голове, но сейчас, как он ни старался, вспомнить точные слова деда, название организации сей, ему не удавалось. Помнил он лишь, что люди эти когда-то назывались батюшками да попами и были они все проходимцами да шарлатанами, просящими подаяние якобы для содержания Бога. Так во всяком случае утверждал его дед, да и отец был с ним солидарен. Папины слова до сих пор стояли у него в голове: «Посредников, в общении с Богом, быть не должно». Данила же в целом, скептически относился к теории высшего разума, не то чтобы он напрочь его отрицал, но и не было в нем веры слепой, а доносящиеся через забор слухи лишь подтверждали его убеждения.

Пузатый мужик в черной рясе, медленно шагал в унисон людской массе, настойчиво размахивая руками и громко кричал в адрес идущего марша:

– Окститесь, окститесь!.. -толстячок остановился на месте, прямо напротив Данилы, буквально в шагах двадцати и продолжив махать руками, начал ещё сильнее, почти во все горло, орать: -Образумитесь рабы божьи, неправедно поступаете вы, смуту да раздор в мир этот несете! В послушании да смирении смысл бытия людского, в чистой и безграничной вере скрыт секрет сего мироздания. Да очиститься душа ваша грешная милостью божьей, велением владыки нашего…

– Да закрой рот свой, дебил полоумный! -донеслось из толпы.

– Пошел вон – жук навозный! -прокричал кто-то следом.

– Окститесь, окститесь люди добрые!.. -ещё громче продолжил взывать к толпе толстячок. -Неразумно поступаете вы, гнев вами правит, против воли Божьей идете вы… против нашего князя великого!

И едва он упомянул слово «князь», как из толпы вышло три мужика. Двое из них были среднего роста с широкими плечами, возрастом около сорока, а сбоку от них, отставая на шаг, шел щуплый паренек, совсем ещё юноша. Кулаки их были сжаты, а лица выказывали презрительное недовольство. Завидев гостей, поп тут же смолк и застыл на месте как вкопанный. Троица не на миг не разжимая своих кулаков, широко шагала вперед, уверенно набирая темп, как бы опасаясь что жертва их предпримет попытку бежать. Толстячок медленно попятился прочь. И едва Данила успел моргнуть один только раз, как вся троица уже настигла попа, короткий удар поддых свалил того наземь и два мужика, те что были покрепче, бросились мутузить ногами мягкий черный мешок. Тот же закрывался руками и взывал в своих мольбах то к Богу, то к князю великому.

С полминуты Данила наблюдал за происходящим бесчинством: били не спеша, с передышкой, выбирая и прицеливаясь куда бы попасть, подобно футболисту выполняющему сложный штрафной удар. С толпы появилось ещё два человека и несколько мгновений спустя они присоединились к избиению батюшки. Тот же свернувшись калачиком и закрыв руками лицо, уже ничего не орал, не просил пощады, не взывал в своих мольбах ни к Богу, ни к князю великому. Кошка довольно мурлыкала на руках у Данилы. «Да что же это такое твориться, ведь убьют-то, убьют!» -пронеслось в его голове. Тут же его щеки вспыхнули, стыд смешался с жалостью и обуреваемый справедливостью он встал со скамьи. Кошка спрыгнула наземь и протяжно мяукнула, уже не так довольно, а скорее даже пугающе, как бы стараясь что-то сказать, предупредить его.

Быстрым шагом он направился в их сторону, но едва ноги его сделали пару шагов, как четверо избивающих уже развернулись и шли обратно в сторону марша свободы; пятый мужик ещё раз пнул батюшку, но уже не сильно, а всего лишь так, чтоб поставить финальную точку, после он оглянулся по сторонам и увидев что он остался один, поспешил догонять свой отряд. И как только опасность миновала, поступь Данилы замедлилась и он