Слуга Государев. Бунт - Денис Старый

трёх стрельцов, которые уже схватились с бандитами на клинках, рубанули по плечу или ключице, и тот упал рядом с елозившим в грязи бандитом с отрубленной кистью руки. Они, стрельцы, сейчас сражались за меня! Мне стоит об этом помнить и выискивать возможности отплачивать добром за верность и отвагу.

Я делал шаг, никого более не замечая, как главаря убийц. Предводитель бандитов делал два, но тот — спиной вперёд, разрывал со мной дистанцию. Двое оставшихся его подельников, что не принимали участия в бою, спешно заряжали пистолеты. Но я понимал, что времени на это у них не хватит — уже готова подмога. Стрельцы приближаются к месту схватки, и вряд ли они намерены вести переговоры. И я не позволю говорить, если только узнать… Кто? Хотя ответ для меня очевиден.

— Стой! — сказал я, опасаясь того, что гад сейчас просто развернётся и давай убегать.

Со своей хромотой я вряд ли его догоню.

— Баба ли ты, бегать? Есть ли честь у тебя? — пытался воззвать я к его внутренним устоям, если только есть они у него.

Было видно, что мои слова задевали главаря. Но он будто бы тянул время. И я быстро понял, почему.

Словно бы подкрадываясь ко мне, один из тех бандитов, что начал заряжать пистолет, уже стоял в пяти шагах и заносил сверху то ли тесак, то ли палаш с очень толстым лезвием.

Лишь одними зрачками выдавая, что понял задумку главаря и его подельника, я сделал ещё один шаг, ещё. Семь шагов — не больше, теперь отделяли меня от главаря.

Опираясь на здоровую ногу, делаю шаг, почти что прыгаю чуть в сторону. Меч бандита — со свистом устремляется к месту, где буквально мгновение назад я находился. На здоровой ноге, словно танцор балета, я кручусь, выставляя руку вперёд. А в руке сабля, заточенной стороной к врагу.

Вижу шею бандита. Вот куда нужно бить. Ну! Сабля ударила по шее вора. Я и вправду почти что отрубил ему голову. Почти… голова бандита повисла на остатках несрезанной саблей кожи.

Кровь врага фонтанчиками ударила мне в лицо. Подступил комок к горлу. Но я удержался. Не заходи на меня с другой стороны главарь — так выделил бы время для рвотных позывов. Сейчас адреналин, злость, или еще какая сила, не позволяли и секунду выделить для рефлексии.

— Дзын! — успеваю подставить свою саблю под удар главаря банды.

— Бах-бах-бах! — звучат выстрелы.

Наверняка, это разряжают свои пистолеты подоспевшие на помощь стрельцы. Вижу, как сомневается бандит, вновь разорвав на пару шагов дистанцию. Он, наверняка думает, что если наш с ним поединок продлится хотя бы ещё секунд десять, то главарь уже никуда не сбежит. Глупец… Он тратил время на раздумья, а нужно было принимать решение.

Бандит резко развернулся, демонстрируя мне свою спину и принятое решение — бежать. Прихрамывая, я опираюсь на здоровую ногу и, насколько только получается, отталкиваюсь вперёд, выпрямляясь в струну, на конце которой — моя сабля.

Кончиком клинка я достаю до ног ускоряющегося бандита. Он путается в ногах, заваливается, и я серьёзно ударяюсь о землю. Вот там, где уж лучше бы быть грязи, чтобы смягчить моё падение, оказалась твёрдая земля.

Вопреки ожиданиям, я не потерял сознание и даже чуть сгруппировался, на рефлексах заваливаясь не грудью вперёд, а боком.

Но нужно срочно вставать, иначе, вот так, лёжа, меня этот главарь и прикончит. Да и я его не упущу.

— Егор Иванович! — услышал я знакомый голос совсем рядом.

Подоспели. Пришли!

— Этого живым брать! — хрипло выкрикнул я.

И словно какой-то стержень вынули — я обмяк и пока что не мог подняться. Готов был драться, но лишь одно мне знать — жив ли отец? Но вот тело, хозяином которого нынче являюсь, было, кажется, использовано уже свыше своих нынешних тактико-бойцовских характеристик.

Меня начало колотить. Что такое? Это казалось неестественным. Ведь мысли в порядке, сознание в норме. В наличии — острое желание действовать. А я лежу и дрожу. Икроножные мышцы схватило судорогой, после и пресс…

— Дзын! — послышался звон металла буквально в пяти метрах от меня.

— Кидай шаблю, злодей! — обращались явно к главарю бандитов.

— Куда и ты с ногой подраненной? — услышал я ещё один голос, уговаривающий бандита сдаться.

— На одной-то ноге на саблях биться горазд токмо наш атаман.

А вот последний голос я узнал — Прошка-стрелец. Точно свои пожаловали…

— Ну какой же Егор Иванович атаман? Десятник он наш! — даже в такой обстановке умудрялся наставничать над Прошкой дядька Никонор.

Его голос тоже был для меня узнаваем. Раз успевают еще и поговорить, значит ситуация уже контролируемая. Но я… Усилием воли пытался вернуть контроль над своим телом. Тянул пятки здоровой ноги, чтобы сбить судорогу.

— Ба-тю-шка! — смог я выдавить из себя, когда понял, что дрожь в теле постепенно, но уменьшается.

— Ты сам-то как? — после нескольких звонких ударов металл о металл, а потом глухих шлепков, когда с телом врага встречался то кулак, а то и сапог, надо мной навис дядька Никанор.

— Добре всё со мной! Я жив! Батюшка? — отвечал я, задавая встречный вопрос.

Надо собрать волю в кулак — и вот я начал приподниматься. Тут же по бокам меня подхватили двое стрельцов, помогая встать на ноги. Ну или хотя бы на одну ногу.

— Отходит сотник! — сказал дядька и понурил головой.

Отходит? Я знал, о чём нынче говорило это слово.

И потому я, с силой оттолкнув двух стрельцов по бокам, превозмогая боль в правой ноге, не обращая внимания и на судорогу в левой ноге, похромал в сторону лежащего отца и обступивших его стрельцов.

Пространство у ворот в стрелецкую усадьбу уже было заполнено стрельцами. Большинство из них были в длинных рубахах, но с обнажёнными клинками. Явно спали, с кроватей подрывались сюда, на помощь.

Меня никто не поддерживал, но сзади, будто бы в траурной процессии, шли сразу шесть стрельцов. Сбоку, словно ежесекундно стараясь подхватить меня, плёлся дядька Никанор.

Гомон вокруг быстро прекратился. Стоны раненых оглашали округу. И то казалось, что раненые стрельцы стараются меньше издавать звуков — привлечь к себе внимание тщились лишь только бандиты.

— Добейте всех, окромя главаря ватаги! — решительно, сквозь зубы, сказал я.

И не успел я дохромать до отца, как большинство стонов оборвалось.

Стрельцы расступились. Иван Данилович лежал на земле,