Общество забытых мучеников - Анви Рид

– Мистер Фобс. – Священник уважительно склонил голову. – Мне нужно поговорить с мисс Барнс.

Реджис бросил на Эбель взгляд через плечо. Он будто надеялся, что она попросит его остаться, но, так и не дождавшись, слился со студентами, спешившими в спальное крыло.

– Да, отец Робинс. – Эбель проводила Реджиса взглядом и наконец обратила внимание на священника.

– Не желаете исповедаться? – Он указал на будку.

– Нет.

– Это хорошо, – кивнул он. – Хорошо, что вы больше не грешили, ибо ваш прошлый грех отмолен и отпущен.

Эбель непонимающе скривила лицо. Она уже и забыла, что плакалась этому Саруману.

– Чти отца своего и мать свою, – напомнил ей отец Робинс.

– Ах да. Мать… – Эбель криво улыбнулась. – Как я могла о ней забыть.

– Я отмолил твой грех, дитя. Стоило мне это сил немереных. Язык стер о молитвы, о слова прощенные обточил.

– Ага. – Эбель обогнула его, чтобы поскорее закончить этот разговор и уйти. – Спасибо.

– В твоем возрасте я тоже был грешен. Как и ты, своеволен и подвластен гордыне. Хулил свою родную кровь.

– Ясно. – Эбель попятилась.

– И сейчас я расплачиваюсь за этот грех. Душой. Разумом. Сердцем. И жизнью. Бог наказал меня, дабы я раскаялся и все осознал. И я раскаялся, мисс Барнс. Я несу свой крест. И исполняю долг божий.

– Похвально, отец Робинс. – Эбель оглянулась.

Студенты уже покинули главный зал. Остались лишь двое. Они покорно ждали священника у исповедальни, готовясь поведать ему и Богу всю правду о себе и своем грехе.

– Я спас вас, Эбель Барнс. И не только я. – Священник шел в ногу с ней, медленно оттесняя к витражам. – Вы многим людям обязаны своей жизнью. Ваш ангел-хранитель сильно старается, и ужасные вещи обходят вас стороной. Но нет среди нас всемогущих, мисс Барнс. Помните об этом. И больше не оступайтесь.

Он скрестил руки за спиной и, кивнув на прощание, вернулся к будке, в которую успела нырнуть Аманда Вестер.

– Господи Боже… – выдохнула Эбель. – И так плохо сплю, теперь еще и Робинс в кошмарах являться будет.

РЕДЖИС

Отец Робинс неразрывно был связан с семьей Фобсов. Точнее сказать, с семьей Хиггинсов. А еще точнее – с Хозией, отцом Реджиса и Тимо. Священник был его правой рукой, советником, помощником и, конечно же, близким другом. Отец Робинс так часто гостил у них дома, что ненароком можно было подумать, что отцом его нарекли не из-за нравственности и просветленности, скрывающимися под рясой, а из-за того, что он вечно возился с чужими детьми. Он пытался привить им веру. Говорил, что молитвы очистят их разум и оберегут от скурского дара. Постоянно читал им Библию, заставлял учить ее наизусть, и на воскресных службах в главной церкви вечно принуждал играть на органе для хора, чтобы тот пел набожные песенки для грешных прихожан. Тимо это нравилось. Он верил отцу Робинсу. Верил Богу. Говорил, что мама хотела бы, чтобы и Реджис поверил в него, но Иисуса опередили. Кровавые дьявольские лапы забрали Реджиса раньше. И, наградив даром, отобрали то единственное святое, что оставалось в его жизни. Брата. Они забрали Тимо. Забрали руками Реджиса.

Всю свою жизнь Тимо избегал его. Обходил стороной на лестницах их дома, садился за другой край стола за семейным ужином, а в школе и вовсе делал вид, что они незнакомы. Реджис не обижался на него. Лишь долго и смиренно ждал, пока тот его простит. Время шло. Мучительно тянулось в большом доме, где, несмотря на прислугу, отца и брата, стены были пропитаны одиночеством. Каждый был сам по себе. И всех это устраивало. Реджис привыкал к своей ненужности. Учился принимать свою слабость, хоть и не был слабым. Больно было осознавать, что в мире, где миллионы людей, миллионы душ и бьющихся сердец, ты слышишь стук лишь своего. Еще больнее было получать по рукам, которыми Реджис тянулся к сердцу брата, желая согреться в его любви и заботе. Наверное, все семьи были такими. Наверное, каждый был одинок среди миллионов.

Он убедился в этом в тот день, когда в доме раздался истошный крик. Реджис вышел, нет, вывалился из комнаты. Ноги не держали его, и он, опираясь о стены, медленно приник к мраморной статуе. Выглянул из-за угла и увидел женщину с безумной улыбкой. Она прижимала к груди сумку и нервно мяла пальцами лямки. Неподалеку Ирма держала в объятиях заплаканную девушку. Ее длинные белые волосы падали на лицо, липли к раскрасневшимся щекам. Она звала маму. Просила ее не уходить. У Реджиса звенело в ушах. Каждый вопль девушки отдавался где-то в затылке и пробирал до костей, которые и без того ломило после вчерашней ночи.

– Тише… – говорила Ирма.

Реджиса затошнило. Это «тише» уже сидело в печенках. Оно застряло и в горле, как кислый ком непереваренной еды. Это «тише» было словно красной тряпкой, едва завидев которую, Реджис слетал с катушек. Злость вперемешку со страхом текла по вздувшимся венам. Разгоняла кровь так, что та начинала сочиться из свежих проколов на сгибе локтя. За этим «тише» обязательно что-то следовало. И это что-то было ужасным. Мерзким. И невыносимо болезненным.

– …мой второй шанс… – донесся до Реджиса голос женщины у двери.

Его это рассмешило. Он ухмыльнулся, и треснувшую губу пронзила боль. Покрытые синяками и ссадинами ребра тоже заныли. Второй шанс… Твой второй шанс. А кто даст второй шанс скурам? Кто, черт возьми, спасет их?

– Они тебя обманывают! – крикнула блондинка.

О да… Тут эта милашка оказалась права. Все эти люди не только обманывают… Они еще и калечат. Мучают. А в итоге и вовсе убивают.

– …никому не говорите об этом месте… – велела Ирма женщине.

Та закивала. Конечно. Конечно, она никому не скажет. А если попытается, то ее рот зашьют самой тугой ниткой, сотканной из ее же кожи, которую с особым наслаждением сдерет с ее тела тот, кто и подарил ей второй шанс. Реджис прищурился. Он хотел рассмотреть девушку получше. Изучить новую жертву. Новую душу, из которой будут выбивать непростительный грех.

Она не применяла способности. Боялась? Или сразу поняла, что Ирма и ее ручные амбалы сильнее? А может… может, она была умна? Догадалась, что лучше не показывать то, что у нее сразу смогут отобрать. Здесь исключительных накачивали всякой неведомой Реджису херней, которая не только притупляла их дар, но еще и отбирала всякое желание жить. В этом грязном мире, полном таких уродов, как женщина, стоящая у двери. Как же ей не терпелось уйти отсюда. Как же, черт ее дери, ей не терпелось избавиться от собственной дочери.

Люди были монстрами. И очищать мир надо было от них, а не от исключительных.

– Я забуду тебя… – сказала женщина с безумной улыбкой, которая теперь стала еще шире.

Но твоя дочь никогда не забудет тебя. И если твой бог существует, то иди помолись ему как следует, потому что злее мстительной скуры в этом мире нет никого. На твое счастье, таких здесь держат на привязи. Не дают ни малейшей возможности выскользнуть из тугого ошейника. Поблагодари за это Господа, женщина. Иначе твое мертвое тело не опознает даже самый опытный криминалист. Твое тело не соберут по частям. Закопают в закрытом гробу. Или не закопают вовсе, потому что хоронить будет нечего.

Реджис стиснул челюсти так, что скулы заныли. Сжатые в кулаки пальцы затекли. На секунду он забыл, что все его тело ослабло, ведь ненависть придала сил. Шагнув к каменным перилам, он уставился на блондинку. Сейчас она висела на руках охранников, пока Ирма вкалывала ей транквилизатор. Девушка продолжала смотреть на свою мать и продолжала сопротивляться из последних сил.

– Я с… бе… гу! – произнесла она.

«Маленькая бунтарка», – подумал Реджис.

Таких этот дом не видел давно. Не видел никогда.

– Как ее зовут? – спросила Ирма, когда охранники оттащили тело из гостиной.

– Эбель. Эбель Барнс, – сказала гостья.

Реджис наконец отвернулся и,