Я – Товарищ Сталин 6 - Андрей Цуцаев

копчёную колбасу, сыр и флягу с водой, и они сели на поваленное бревно, разделяя скромный обед. Ханс жевал, едва чувствуя вкус, его мысли были заняты Хансеном, чьи слова о лояльности всё ещё звучали в ушах. Полковник рассказывал истории из своей молодости — о службе в военной разведке до прихода национал-социалистов, о старых операциях, когда всё было проще, а враги были яснее. Но каждый его рассказ казался частью проверки, и Ханс чувствовал, как его нервы натянуты до предела.

— Знаешь, Зейдлиц, — начал Хансен, отпивая из фляги, его голос стал тише, почти задушевным. — В нашей работе нет места для сомнений. Гестапо не любит тех, кто колеблется. Они видят предательство в каждом шаге.

Ханс кивнул, чувствуя, как его сердце колотится, словно пытаясь вырваться из груди.

— Но если человек верно служит стране, ему нечего бояться.

Хансен улыбнулся.

— Именно так, Зейдлиц. Именно так. Но жизнь — штука сложная. Иногда приходится делать выбор, ради чего ты действуешь. Ради Германии, ради фюрера… или ради чего-то другого.

Ханс сделал глоток воды, чтобы выиграть время, и ответил, стараясь держать голос ровным:

— Мой долг — служить Германии, герр полковник. И выполнять приказы.

К вечеру, когда солнце окрасило лес в золотисто-янтарные тона, Хансен объявил конец охоте. Они собрали снаряжение, закинули винтовки на плечи и двинулись обратно к машине. Ханс помог загрузить вещи в багажник «Опеля».

Обратная дорога в Берлин прошла в тишине, гул мотора «Опеля» заполнял пустоту. Хансен курил ещё одну сигарету, огонёк её кончика светился в сгущающихся сумерках, как маяк в ночи.

— Хороший день, Зейдлиц, — сказал он, когда они подъехали к городу, его голос был почти дружеским. — Повторим как-нибудь.

— Буду рад, герр полковник, — сказал Ханс. — Спасибо за приглашение.

Хансен высадил его у дома, «Опель» растворился в ночи, оставив лишь запах выхлопа. Ханс стоял на тротуаре. Он взглянул на окна квартиры, где горел одинокий свет, мягкий и тёплый, как надежда. Клара ждала, не ведая об опасности, подступающей с каждым его шагом.

Внутри было тихо, дети уже спали. Клара сидела за кухонным столом, чинила брюки, её пальцы двигались ловко, с привычной грацией. Она подняла глаза, когда Ханс вошёл, её улыбка была мягкой, но с тенью тревоги, которую он замечал всё чаще.

— Ты поздно, — сказала она, откладывая иглу. — Как всё прошло?

Ханс поцеловал её в лоб.

— Утомительно, — сказал он, выдавливая улыбку. — Но свежий воздух пошёл на пользу.

Она посмотрела на него, её глаза изучали его лицо, словно искали правду за его словами.

— Ты выглядишь напряжённым. Всё в порядке?

Ему хотелось рассказать ей всё, сбросить груз тайн, пожиравших его изнутри. Но он не мог.

— Просто устал, — сказал он мягко, касаясь её руки, чувствуя тепло её кожи. — Ничего страшного.

Той ночью, когда Клара спала рядом, её дыхание было тихим и ровным, Ханс лежал без сна, глядя в потолок. Лес, охота, слова Хансена — всё кружилось в его голове. Ханс закрыл глаза, представляя оленя, которого они выслеживали утром — неуловимого, осторожного, всегда идущего на шаг впереди. Он знал, что должен быть таким же. Один неверный шаг, один момент слабости — и охотники сомкнутся вокруг него, а пропасть под ногами станет могилой. Но он должен был выжить.

Глава 14

Тёплый майский вечер в Асакусе был наполнен мягким светом фонарей, чьи отблески танцевали на узких улочках, усыпанных редкими лепестками сакуры, принесёнными ветром. Ароматы цветущего жасмина из маленьких садов смешивались с запахами жареного кальмара и соевого соуса от уличных жаровен, чьи угли уже тлели в наступающей ночи. Акико сидела на втором этаже старого деревянного дома, который служил её конспиративной квартирой. Дом был неприметным: облупившиеся ставни, покосившаяся крыша и заросший сад азалий делали его похожим на многие другие в этом районе. Внутри пахло старым деревом и слабым дымом благовоний, которые она зажгла перед небольшим алтарём. Лампа на низком столе отбрасывала тусклый свет, высвечивая трещины на татами и свёрток, лежавший перед ней. Коричневая бумага, в которую он был завёрнут, уже помялась от её пальцев.

Акико сидела на коленях, её тёмно-зелёное кимоно с узором из листьев клёна слегка сбилось, обнажая тонкое запястье. Она смотрела на свёрток, переданный ей Танакой в саке-баре «Идзуми» несколько дней назад. Её сердце билось сильнее, мысли путались. Она вспоминала его голос — спокойный, но полный отчаяния: «Вы можете остановить это, Акико. Не ради меня, а ради тех, кто ещё жив». Его слова жгли, но страх, холодный и липкий, сковывал её. Она знала, что Кэмпэйтай следят за ней, знала, что любой неверный шаг может привести к допросам в их мрачных подвалах или к худшему исходу. И всё же она решилась на эту встречу. Премьер-министр Хирота Коки должен был прийти сюда, в эту квартиру, выбранную с особой осторожностью, чтобы она могла передать ему записку Танаки.

Комната была скромной: низкий стол, два потёртых дзабутона, чайник и пара чашек на деревянном подносе. Стены, обклеенные выцветшими обоями, хранили следы времени, а узкое окно, затянутое рисовой бумагой, пропускало лишь слабый свет уличного фонаря. Акико выбрала этот дом не случайно — он принадлежал старому другу её отца, который давно покинул Токио, оставив его пустовать. Она бывала здесь, когда нужно было укрыться от любопытных глаз, и знала, что сюда редко заглядывают посторонние. Но даже в этой тишине она чувствовала себя уязвимой. Каждый скрип половиц, каждый шорох за окном заставлял её замирать, прислушиваясь к звукам ночи.

Она встала, поправив кимоно, и подошла к окну, слегка отодвинув бумажную ширму. Улица была пуста, только ветер шевелил листья в саду, а далёкий лай собаки нарушал тишину. Акико знала, что Хирота придёт один, без свиты, как всегда. Он был осторожен, как и она, и ценил её за умение хранить тайны. Их встречи в чайном доме «Сакура-но-хана» были редкими, но Хирота доверял ей, насколько вообще мог доверять в эти неспокойные времена.

Она вернулась к столу, налила себе ячменного чая и сделала глоток, пытаясь успокоить нервы. Чай был горьковатым, но тёплым, и его вкус немного отвлёк её от тревожных мыслей. Свёрток лежал перед ней. Она не открывала его, боясь, что содержимое только усилит её страх. Танака сказал, что там разведданные — о советских войсках в Маньчжурии, о нехватке топлива, о санкциях, которые душили Японию. Но что, если он солгал? Что, если это ловушка, проверка её лояльности? Кэмпэйтай могли использовать Танаку, чтобы заманить её. Или Хироту. Но отступать было