Княжич - Николай Михайлович Ярыгин

сказал он слуге, сам спешиваясь. Тот, не понимая, посмотрел на Дмитрия, но распоряжение выполнил. – Сейчас берешь обоих коней под уздцы и, как только появится радужный круг, шагаешь в него и тащишь коней. Пройдя, уходишь в сторону и ждешь меня. Понял?

Тот лишь головой мотнул, сигнализируя, что все понял. Дмитрий снял с шеи висевший на шнурке посеребренный плоский круг размером в два дюйма в диаметре и бросил его на землю. Стоило кругу коснуться земли, как перед ними возник, играя разноцветными бликами, овал.

– Давай, пошел, что стоишь! – проорал он замешкавшемуся слуге, и когда тот потянул в овал коней, еще поддал по крупу Рыжему, вздумавшему артачиться.

Когда те скрылись в портале, выждав мгновение, шагнул и сам. Огляделся – вдалеке виднелась стена, окружавшая Москву, до города было довольно далеко, да и на тракте никого не было. Нагнулся, подхватил шнурок и повесил его снова на шею. Стоило только оторвать круг от земли, как портал схлопнулся. Слуга, открыв рот, оглядывал окрестности.

– Чтой-то, где это мы, а? – повторял он.

«Повезло», – подумал Дмитрий и глянул на слугу.

– Проболтаешься где, язык вырву! – сказал он ошарашенному парню.

Вскочил на коня и направил его к городу. Ехали еще с полчаса, пока достигли ворот. Там, только глянув на подорожную, махнули рукой чтобы проезжал. Улицы были почищены плохо, стояло много рогаток, перегораживающих проезд по ним, и стрельцов, их охраняющих. Иногда их останавливали, проверяли подорожную, иногда просто зло косились. Дмитрий облегченно выдохнул, когда подъехали к воротам их подворья. На стук послышался вначале собачий лай, а потом кто-то рявкнул басом:

– Кого там нелегкая принесла?

– Митрич, открывай это я, Акиньша, с молодым господином.

Ворота заскрипели и стали открываться. Дмитрий и слуга въехали на подворье, ворота затворили, стукнул дубовый брус, запирающий их. И лишь после этого мужик звероватого вида, заросший бородой по самые глаза, и молодой мальчишка, помогающий ему закрывать ворота, поклонились Дмитрию. Не успел он спешиться, как подскочил служка, подхватил узду из рук Дмитрия и повел коня в конюшню. На крыльцо терема в накинутом на плечи полушубке вышла мать и, глядя на сына, принялась молча вытирать слезы. А когда тот поднялся на крыльцо, стала его обнимать и, не таясь, плакать.

– Ну что ты, мам, успокойся…

В доме стояла тишина, даже Лизка была как никогда спокойна и лишь ухватила Дмитрия за руку.

– Как отец? – спросил он, ни к кому конкретно не обращаясь.

– Ой, да что говорить, лежит, правда, давеча вроде получше ему стало. Поел похлебки из петуха. Туточки чернь взбунтовалась намедни, да в Кремль побегла, а Иван Степанович принялся их увещать, чтобы образумились. Да только, видать, чернь не просто взбунтовалась, а по наущению врагов императрицы, кто-то возьми и стрельни из арбалета с отравленной стрелой, да еще и магической. Оберег-то его и не спас. Лекарь императрицы лечил его, говорит, очень уж дорого стрела та стоит. Да только поздно прибыл, не мог добраться, пока замятьня эта на убыль не пошла. Помощь оказал, да уходя сказал, что теперь только на бога да организм надежда. – Все это мать выдала ему, пока он раздевался да обогревался у печи, чтобы не идти к раненому с холода.

– Понятно, почему вся Москва перекрыта заставами. Проводи меня, матушка, к отцу, вроде как отогрелся я, не застужу его, – проговорил Дмитрий.

Поднялись на второй этаж и вошли в одну из горниц. На широкой лежанке, прикрытый одеялом, лежал бледный и сильно исхудавший человек и дремал, рядом на табуретке сидела служанка.

– Отец, посмотри, сынок Дима приехал, – проговорила мать, когда они вошли.

Тот открыл глаза и заговорил. Дмитрий, скорее, догадался, чем услышал:

– Сынок, подойди, – прошептал раненый.

Дмитрий подошел и положил свою ладонь на отцову руку.

– Отец, дай-ка я тебя осмотрю. – Присев рядом на лежанку, Дмитрий, не дожидаясь разрешения, откинул одеяло и задрал нательную рубаху на лежащем. – Так, так, – пробормотал он себе под нос, приподняв край повязки.

Рана была воспалена не сильно, но достаточно для того, чтобы раненый еще долго мучился. Или быстро отмучился – тут уж как карта ляжет. Посмотрев на рану истинным зрением, увидел, что в ней еще есть остатки яда в виде черных точек, вокруг которых образовались каверны, заполненные гноем. Лекарь или не смог их удалить, или не захотел, или… В общем, чего гадать. Наложив обезболивающее заклинание, Дмитрий поднес руку к ране и, не касаясь ее, сосредоточился и попытался ментально ухватить эти остатки. С трудом, но это ему удалось, и он начал тихонько, не делая резких движений, чтобы не упустить и не начинать все заново, тащить эту гадость к выходу из раны.

– Мать, подай чистого полотна и хлебного вина, – тихо проговорил Дмитрий, не отрываясь от процесса очистки раны.

Мать, не передавая указания прислуге, сама выскочила за дверь и, через несколько минут вернувшись, застыла, держа в руках то и другое. Провозился Дмитрий долго, но смог вытащить остатки яда, вместе с ними хлынул вонючий гной и черная кровь. После чего наложил на раненого целебное плетение и, протерев вокруг раны водкой, наложил новую повязку. Потом встал, вытер у себя со лба пот, от напряжения у него даже подрагивали руки, огляделся и улыбнулся матери и сестре, стоящим за спиной.

– Думаю, теперь все будет хорошо, – сказал он. – Мама, напоишь ли теперь меня чаем? Да и перекусить не мешало бы.

– Ну конечно, сыночек, – всплеснула та руками, – пойдем, мой хороший.

И, ухватив Дмитрия под руку, с другой стороны за него уцепилась Лизка, они покинули комнату отца, который после всех процедур заснул.

Вечером перед сном Дмитрий окликнул Кузьму, и тот почти сразу же появился.

– Слушаю, хозяин.

– Ну как ты тут, ни с кем еще не подрался?

– Нет, все нормально, Антип даже обрадовался мне, он сейчас двор осматривает. А я туточки остался.

– Ну хорошо, я отдыхать буду, что-то устал сегодня.

– Спи, хозяин, не переживай, все будет хорошо.

* * *

На следующий день было видно, что раненому уже лучше, он хорошо поел и даже смог поговорить немного с Дмитрием. Оказалось, что всколыхнули народные волнения слухи о том, что императрицу бояре и князья упрятали в монастырь, а сами правят от ее имени. Ксения Федоровна в это время занемогла и на службу в церковь не ходила по совету врача, молилась дома в небольшой часовне. Кто вбросил слухи в толпу, неизвестно, но народ бросился в Кремль и стал требовать, чтобы показали ему императрицу. А ушлые людишки тем временем по пути грабили